Давно закончилась осада... (сборник)
Шрифт:
— Что ты такое сочиняешь! — вскинулся Коля и даже кулаки сжал.
— Вовсе не сочиняю. Павел Степаныч и сам был из иудеев по родству-то. Его деда звали Нахум. Оттого и фамилия, только отец Павла Степаныча малость изменил ее. Отца-то сперва звали Самуилом, он был из еврейских кантонистов, служил в полку барабанщиком, а когда крестился, стал Степаном. Служил усердно, офицером сделался, в дворяне вышел. Ну а сын его Павел Степаныч — сами знаете, кем стал… Только жене его да детям от того не легче, раз незаконные. Родня его сразу их погнала из имения, когда погиб…
С минуту все ошарашенно
Коля наконец спросил, стараясь говорить пренебрежительно:
— Это, тебе, небось твой Адам Вишневский наплёл?
— Не наплел, а рассказал, что было… Да и не он один. Многие про это слышали, только почему-то правду знать не хотят. И вы тоже…
Женя сказал негромко:
— Потому что, Фрол, от твоей правды, никакой радости. Ты ее так говоришь, будто иголки во всех втыкаешь.
— А ты чего хотел? Правда, она часто бывает колючая… Да только сейчас-то вы чего испугались? Здесь как раз никакой колючести нет. От того, что вы про Павла Степаныча знаете, разве стал он хуже? Как был герой так и есть. Человек-то бывает плохой или хороший не от того, какой он крови, а от того, какая у него душа…
«А ведь в самом деле», — подумал Коля. Да, Фрол умел порой повернуть разговор так, что враз начинал казаться умней и справедливее остальных. И он добавил еще справедливости в новых словах:
— Вон Ибрагимка, он татарского роду и не нашей веры, а разве хуже нас? Может, не такой образованный, зато душа подобрее, чем у иных.
Ибрагимка застеснялся, заболтал грязными ступнями, сказало сипловато и дурашливо:
— Ай нет, я вредный…
Все засмеялись, кроме Савушки. А тот вдруг спросил с непривычной строгостью:
— Фрол, а твоя душа — добрая?
Фрол неожиданно обмяк:
— А чего я?.. Мне откуда знать? Это надо со стороны глядеть…
— Со стороны оно выходит по-разному, — опять же с необычной взрослостью сказал Савушка.
— Ну и что? — Фрол сузил глаза, глянул поверх голов. — Это у каждого — по-разному. Только ангелы бывают без всего плохого, но они на небе, а на земле — люди. Без вредности ни одного человека не бывает… Вы думаете, адмирал Нахимов, всегда был такой добрый, отец матросам, да? В молодости с ним всякое случалось…
— Он, когда мичманом на фрегате «Крейсере» вокруг света ходил, матросов спас во время бури, — напомнил Женя.
— Ну, спас, потому что храбрый был да умелый, про это все знают… Одних спас, а другим, случалось, ого как зубы чистил! Ему за такое даже от командира Лазарева попадало. От того, с которым они теперь рядом лежат под собором.
И снова с досадой Коля ощутил, что Фрол не сочиняет, опять в его словах те самые «иголки».
А Федюня заспорил:
— Врешь ты небось. Добрее адмирала Нахимова никого не было.
— Это уж потом, когда ума набрался…
— Все равно врешь! Я у деда спрошу, он про Павла Степаныча все знает!
— Спроси, спроси, — совсем уже привычным тоном посоветовал Фрол. — Он с тебя сызнова штаны снимет…
Федюня набычился. Могло кончиться настоящей ссорой, но опять вмешался Савушка. И спросил про другое, про то,
— Я все равно не понимаю. Зачем всякий должен жениться?
— Ай, до чего непонятливый, — вздохнул Ибрагимка. — Без того детей бы не было, тебе же сказано.
— А почему не было?
Фрол с ухмылкою глянул на Федюню:
— Он чего, до сей поры не знает, откуда дети?
— Ему ж только восемь, — опять насупился Федюня. — Успеет еще.
Но Савушка прекрасно знал, не глупее других. Дети появлялись по-всякому. В некоторых землях их высиживали вместе с птенцами в гнездах большие птицы. А как увидят, что это не птенец вовсе, хватают в лапы и несут людям на чье-нибудь крыльцо. Бывает, что младенцы заводятся в стогах и скирдах и из травяных и хлебных зерен… Соседская девчонка Анфиса, что на год старше Савушки, говорила ему, будто бы малыши вылезают прямо из матерей, как котята из кошек, но это было такое несусветное вранье (разве люди — кошки?), что и спорить не стоило. Савушка просто обозвал Анфиску дурой и пошел прочь… В здешних краях все было проще простого. Дети вырастали на бахчах среди арбузов (изредка, правда; арбузов — тех в тыщу раз больше). Как младенец созреет и стебель отвалится у него от пупка, люди слышат новорожденный крик и находят мальчика или девочку… Савушка так и сказал:
— Чего не знать-то, если самого на бахче нашли. Маменька же говорила.
Надо сказать, никто не засмеялся, даже Фрол. Мелькнули улыбки, но быстро пропали. Женя нашелся первый, объяснил ласково:
— Все правильно, Савушка, только жениться все равно надо. Потому что найти ребенка на бахче могут лишь женатые люди. Такой закон природы. Ну, то есть так устроено на свете. Для того, чтобы у маленького были отец и мать. А то чего хорошего, если с первых дней сирота? — Он вдруг сбился, виновато глянул на Колю. Но тот глядел весело, обрадованный ловким рассуждением своего друга .
Были довольны и остальные. Савушке объяснение показалось разумным. Тем более, что Женя был человек не склонный к вранью.
Однако очень скоро жизнь опровергла «научные» утверждения Жени Славутского.
На следующий день после того разговора мальчишки собрались в Карантинную балку, где можно было отыскать немало осколков от бомб и гранат. Там, средь бурьяна и глиняных груд, хватало и литых ядер всякого калибра — французских и русских — но такую тяжесть никому не продашь, а осколки весьма ценились туристами.
Вприпрыжку спускались по скальной тропинке — там, где слободка называлась уже не Артиллерийской, а Карантинной (впрочем, сами жители не всегда могли разобраться, где какая). По сторонам тянулись каменные заборы, за которыми — бахчи и огороды. Савушка чуть отстал: он наступил на колючую кожуру прошлогоднего каштана и досадливо прыгал, держась за ступню. Потом прислушался. Сквозь нагретый воздух пробивались слабые вскрики, похожие на кошачий писк. Вроде бы за изгородью…
Савушка всегда жалел котят. Был он ловкий мальчонка и, забыв про боль, разбежался, прыгнул, уцепился за верх изгороди. Подтянулся, лег животом. Простор бахчи волнисто стелился широкими листьями, средь них полосато зеленели незрелые еще, но уже набравшие величину арбузы.