Давно закончилась осада…
Шрифт:
— Вот… Помнишь, я обещала перед Пасхой…
Воротник был ярко-синий, с пристроченными по краям белыми тесемками. А на груди был такой же синий с белыми полосками галстучек. Коля вспомнил, что видел такую форму на матросах с голландского парохода, который весной приходил в Севастополь.
Рубашка оказалась в самую пору. Свободная, легкая. Носить ее с суконными штанами было глупо, и тетушка вместе с Лизаветой Марковной соорудила для Коли холщовые летние брючки длиною пониже колен. Вроде тех, что носили многие городские мальчишки. Только
Коля натягивал этот костюм прямо на голое тело. Конечно, мальчику из приличной семьи полагалось носить еще нательную рубашку и нижние штанишки с кружевами. Но Коля с ужасом представил, как эти кружева увидят ребята, когда надо будет раздеваться перед купаньем. Нет уж, надо быть как все. Женька вон тоже… И босиком бегает, как остальные.
Увидев босого Женю Славутского, Татьяна Фаддеевна махнула рукой и больше не мешала племяннику «деградировать» окончательно.
Купались обычно за Артиллерийской бухтой, где Хрустальный мыс опоясывали галечные пляжи. Здесь было удобно. Девчонки и тетушки поблизости оказывались редко. А если поодаль, то и наплевать. Сбросил с себя все, кроме нательного крестика, и с разбега бултых в зеленую глубину. К медузам, юрким ставридкам и суетливым замшелым крабам.
Коля научился плавать еще в Петербурге, вернее на даче под Петергофом, у знакомых. Но то купание, в пресной и мутноватой балтийской воде, не шло ни в какое сравнение со здешним. Черноморская вода была плотной, держала мальчишек на плаву как рыбешек, и, казалось, утонуть в ней невозможно. Коля так и говорил Татьяне Фаддеевне в ответ на ее вечные опасения. И добавлял:
— Не могу же я ходить купаться с няней! Здесь без присмотра плавают и ныряют даже грудные дети. — Он, конечно, преувеличивал, но не очень.
Постоянное плескание в море было одной из главных радостей южного лета. Но ребята не забывали и о деле. О своей охоте за товаром для туристов.
Коля и Женя давно уже сплавили иностранцам барабанные палочки. По двугривенному за штуку. Получилось два рубля. Поделили поровну.
— Но ты ведь весной уже дал мне две палочки, — слабо сопротивлялся Женя. — Значит сейчас моих было только четыре.
— Весной был подарок, это не в счет. К тому же ты… ведь ты же отдал их барабанщику. Разве не так?
Женя не сказал, что не так. И больше не спорил.
Саша иногда ходила с мальчишками, собирала трофеи для продажи. Но не часто. Не девичье это дело копаться в оружейном мусоре. Там еще и кости человеческие встречаются до сей поры — страх такой… Ей нравились другие находки, те что говорили о давних веках. Коля тоже мечтал о трофеях античных времен. Не раз напоминал он Саше: когда пойдем в Херсонес? И та говорила, что, да, скоро пойдем, да все случалось как-то, что недосуг. То у нее дела
Конечно, можно было пойти в Херсонес и с мальчишками, но у тех лишь одно на уме — набрать побольше того, что на продажу. Можно было сговориться с Женей, уж он-то все понимает. Но… хотелось с Сашей. Именно с ней, с одной. По крайней мере, на первый раз. Казалось, что именно она принесет удачу, и можно будет отыскать осколки амфор со сказочными рисунками. А то и целую вазу! Ох, да только ли в находках дело…
— Коля, на той неделе обязательно!
Но «на той неделе» в семействе Маркелыча случилось удивительное событие, и Саша несколько дней торчала у них в доме, помогая счастливой Настеньке.
— Ну, ты, что ли, поселилась там окончательно? — рассердился наконец Коля. Он «ухватил» Сашу у нее на крыльце, когда та опять торопилась к Ященкам.
Саша не обиделась, обещала примирительно:
— Завтра с утра пойдем обязательно. Как раз вторник, пустой день…
— Почему пустой?
— Ну… мы ведь и к Девичьей бухте пойдем тоже, а по вторникам да по четвергам и пятницам туда лучше всего.
— Что за бухта такая? — насупленно сказал Коля и стал царапать босой пяткой крыльцо.
— Ты разве не слыхал?
— Ничего я про нее не слыхал, — соврал Коля и смутился. Потому что он, конечно, знал про Девичью бухту от мальчишек, и Саша могла об этом догадаться.
Она, видно, не догадалась и тоже смутилась — от того, что приходится объяснять.
— Ну… маленькая такая бухточка, рядом с Песчаной. Среди обрывов спрятанная. Там по понедельникам, по средам и субботам купаются девчата. Потому и название такое.
— А… почему там? Далеко же… — неловко сказал Коля.
— Ну, почему… — вздохнула она. — Вам-то, мальчишкам, хоть где можно, никто на вас не глядит. А девочки… им надо укрытое место.
Коля опять почесал пятку о каменную ступень. А потом, чтобы скрыть смущенье, заметил небрежным тоном:
— Да разве бывают совсем укрытые места?. Наверно, сверху, на обрывы, все равно может кто-то подойти…
— Да кто? Случайных людей там не бывает, а здешние знают и не подходят, потому что есть же совесть-то… Ну, только вредные мальчишки иногда подбираются. Бессовестные, да?.. Девочки тогда сразу в воду или за камни. Да как завизжат! От такого визга хоть кто дёру даст!..
— Дураки… — бормотнул Коля, краснея, будто сам был замечен среди бессовестных мальчишек.
— Конечно, дураки. Ты же не такой, верно?.. А наши один раз тоже… Фрол да еще кое-кто с ним… Я тогда на них так разозлилась! А Федюне за это от деда перепало горячих. Ого как! Жаль только, что ему одному, а не всем… — Она засмеялось, и Федя почуял, что настоящей злости на мальчишек у Саши, кажется, нет. — Да ты небось от ребят слышал про тот случай…
— Ничего я не слышал…
Он опять врал. Эту историю он узнал в недавнем разговоре на дворе у Маркелыча.