Давно закончилась осада…
Шрифт:
— Не бойся, больно не будет.
Коля и не боялся. Слегка пощипало, зато прежняя боль растворилась во влажном холодке. Пока этот неожиданный спаситель бинтовал руку прохладной холщовой лентой, Коля смотрел по сторонам. Он разглядел, что посуда на полках — не обычные кринки и корчаги, а скорее всего, древние горшки, амфоры и кувшины. Некоторые были склеены из черепков. Кое-где черепков не хватало — чернели дыры. А в дальнем углу стояли амфоры побольше. Одна — совсем громадная, с Колю ростом. Сбоку от нее белела
— Ну вот и готово, — хозяин кельи похлопал Колю по руке. Покашлял опять. — До свадьбы заживет.
«При чем тут свадьба!» — Коля мельком глянул на присевшую у окна Сашу и ощутил, как опять затеплели щеки.
— Спасибо… святой отец.
Это «святой отец» прозвучало как-то слишком по-книжному, но как еще обратиться, Коля не знал. Посопел и спросил: — Простите… а как вас зовут?
— В монастыре называют брат Андрей. А вы, если хотите, можете звать отцом Андреем. Не для чина, а поскольку я вправду вам в батюшки гожусь, а то и в деды.
— Спасибо, отец Андрей… А скажите, вот это все вокруг… это вы сами собрали?
— Кое-что сам. А иные вещи принесли разные люди. К нам ведь нередко приезжают археологи, те, что древности раскапывают. Из Петербурга, из Москвы, из Киева… А я определен настоятелем нашим к ним в помощники да в сторожа. Такое у меня послушание… А я и рад. Старину я люблю, и жизнь у меня тут спокойная, помогает размышлениям… Говорят, в скором времени устроят здесь выставку откопанных редкостей, тогда это все, что видите, там, я думаю, пригодится… — Он опять покашлял, вытер губы холстинкой. — Ну а вы, дети мои, чем тут заняты? Просто так гуляете или с каким интересом?
И тогда Коля сказал… сказал то, что зрело в нем незаметно, будто давно уже, а сейчас вдруг сложилось в несколько слов:
— Отец Андрей, можно я вам исповедуюсь?
Тот быстро нагнулся над Колей, дернул себя за бородку.
— Но ведь… оно не по закону. Я не священник, а простой монах. Исповедоваться надо батюшке, в храме, в своем приходе. А потом — причастие…
— Ну да, я знаю… Но я читал, что иногда могут исповедовать и монахи. Например, на поле боя или на корабле или… ну, если какие-то необычные условия…
Отец Андрей нагнулся еще ниже.
— А сейчас что же? Они такие… необычные?
Коля уткнулся глазами в стол. Как про это сказать? Как объяснить, что именно сегодня, на этой древней земле, среди святых развалин, солнца, запаха вечной полыни и вечного моря вдруг захотелось ясности и чистоты. Чтобы никакие тяжести не томили душу, никакие самые мелкие занозы ее не царапали… Ох, да что это? Стыд какой… С ресницы опять упала капля, расплылась на желтой доске темной звездочкой. Коля лбом лег на забинтованный локоть.
Отец
— Э, да ты что распечалился, отрок?.. Сашенька, душа моя, окажи мне подмогу. У меня все веники кончились, погуляй поблизости, нарви сухой полыни, она для подметания пригодней всего… А мы с Колей пока побеседуем.
Коля услышал, как Саша ответила что-то послушно и неразборчиво, скрипнула дверь. Мягкая ладонь коснулась Колиного затылка.
— Ну, голубчик… что с тобой такое? Что-то тяжкое на сердце?
Коля поднял лицо.
— Да… святой отец. Прежде всего страх… Он уже прошлый, но все равно…
И он стал рассказывать про страх тоски и одиночества, который не дал ему остаться в корпусе. Думал, это будет долго, а вся история уложилась в две минуты, в десяток сбивчивых фраз.
Пальцы отца Андрея легли ему на плечо.
— Не терзайся. Возможно, это и не страх был, а веление судьбы. Она тебе предписала иную дорогу…
— Но ведь я хотел быть моряком!
— В моряки идут не только через военный корпус. Может быть, не случайно ты оказался в этих краях… В любом случае, грех твой не велик, тем боле, что ты сожалеешь о нем. А Господь милостив…
— И еще был страх… Перед ночными развалинами. Но я его преодолел. То есть мне помогла одна девочка…
— Уж не Сашенька ли?
— Нет, другая, незнакомая. Когда я пошел среди ночи, чтобы победить себя, она встретилась в разбитом доме и сказала: «Ты больше не будешь бояться»…
— Добрая девочка.
— Очень… А еще я…
Ох как трудно было говорить про медицинский атлас (хорошо, что Саша еще не вернулась). Но рассказал и это. И про записку в конце.
Кажется, отец Андрей улыбнулся. Потом покашлял.
— Похожее со многими мальчишками случается. Главное — помни, что прочитал в конце.
— Я помню.
— Вот и хорошо. А Господь простит.
— А еще… У меня есть друг. Он тоже любит… ну, тайны всякие и старину… Надо было бы вместе с ним сюда пойти, а я… Мне хотелось только с Сашей…
— Ну, это дело объяснимое… Будет время, сходишь и с другом. Дней у вас впереди не считано…
— Все равно… получилось, будто обманул его.
— А ты скажи ему про это, признайся. Как-нибудь при случае. Вот и снимешь вину. Если друг, он обиды держать не станет…
«А ведь правда!»
— А еще… сделал я палочки барабанные На станке в школе. И продал приезжим, будто настоящие, военные. Сказал, что отыскал на бастионах…
Отец Андрей усмехнулся:
— И много ли с того торгу нажил?
— Рубль… Да я не ради рубля. Скорее ради интереса…
Отец Андрей вздохнул. И сказал, что Господь простит мальчику и этот грех.
Про Женю Коля говорить не стал. Почему-то ему казалось, что для Жени случай с палочками не был прегрешением.
— А еще…