Давший клятву
Шрифт:
Как странно, что эти алети часто относились к своей религии так легкомысленно. В Йа-Кеведе Шаллан провела немало часов, рисуя глифами длинные отрывки из Доводов. Нужно было вновь и вновь громко произносить слова, запоминая, стоя на коленях или кланяясь, и лишь потом приступать к сжиганию бумаги. Алети вместо этого предпочитали доверять отношения со Всемогущим ревнителям, как будто он был каким-то надоедливым посетителем в гостиной, которого преспокойно можно препоручить слугам, предложив ему вкусный чай.
Адолин позволил ей сделать еще несколько выпадов – возможно,
Наконец Шаллан отпустила свой клинок и взяла альбом. Быстро перелистнула страницу с изображением Сияющей и начала делать набросок Адолина в боевой стойке. Ей пришлось отчасти отменить иллюзию, которая создавала облик Сияющей.
– Нет, стой там, – велела Шаллан, тыкая в Адолина угольным карандашом. – Да, вот так.
Она набросала стойку и кивнула.
– А теперь изобрази удар и замри в конечной позе.
Он так и сделал. К этому моменту принц снял китель и остался в рубашке и брюках. Ей очень нравилось, как сидит на нем эта облегающая рубашка. Даже Сияющая бы оценила такое. Она ведь была не бесчувственной, а просто прагматичной.
Шаллан посмотрела на два наброска, потом снова призвала Узора и приняла боевую стойку.
– Ух ты, отлично! – похвалил Адолин, когда Сияющая выполнила серию ударов. – Да, у тебя получается.
Он опять стал двигаться с нею в унисон. Простые атаки, которым ее учил Адолин, для него самого были сущей ерундой, но он все равно выполнил их с предельной точностью, а потом ухмыльнулся и рассказал о первых уроках с Зайхелем.
Его голубые глаза сверкали, и Шаллан нравился свет, который он излучал. Почти буресвет. Она знала этот пыл – знала, каким живым тебя делает заинтересованность, каково это, быть до такой степени поглощенным чем-нибудь, что теряешь самого себя в ощущении чуда. Именно такие чувства рождала в ней живопись, но, наблюдая за Адолином, Шаллан подумала, что они двое не так уж сильно отличаются.
Делить с ним эти моменты и упиваться его восторгом было чем-то особенным. Интимным. Сейчас они оказались как никогда близки. Время от времени она позволяла себе быть Шаллан, но, когда боль от меча в руке становилась острой, она по-настоящему погружалась в искусство битвы и ей удавалось стать Сияющей и избавиться от боли.
Ей по-настоящему не хотелось, чтобы урок закончился, потому Шаллан позволила занятиям затянуться до позднего вечера. Потом, усталая и вспотевшая, девушка попрощалась с Адолином и проводила его взглядом. Принц быстрым, пружинистым шагом шел по коридору со стенами, покрытыми узорами страт: в одной руке – лампа, а в другой – защитные ножны для осколочных клинков.
Придется подождать другой ночи, чтобы посетить таверны и поискать ответы. Шаллан потащилась к себе в комнату. Ее странным образом совсем не беспокоило, что конец света, по всей видимости, не за горами. Той ночью она в кои-то веки спала спокойно.
16
Обвязаться трижды
Ибо
На каменной плите перед Далинаром лежала легенда. Оружие, извлеченное из древних туманов времени и, по слухам, выкованное в темные дни самим богом. Клинок Убийцы в Белом, добытый Каладином Благословенным Бурей во время их сражения над разбушевавшейся стихией.
При беглом осмотре он был неотличим от обычного осколочного клинка. Элегантный, относительно небольшой – едва ли пяти футов длиной, – он был тонким и изогнутым, как бивень. Узоры на нем вились лишь у основания лезвия, возле рукояти.
Далинар осветил его четырьмя бриллиантовыми броумами, разместив их в углах каменной плиты, похожей на алтарь. В этой маленькой комнате не было страт или рисунков на стенах, так что буресвет озарял только его и этот древний клинок. Нечто странное в нем все же было.
Он не имел самосвета.
Самосветы позволяли людям связываться с осколочными клинками. Часто их прикрепляли к головке эфеса, но иногда – к тому месту, где рукоять встречалась с лезвием, и самосвет вспыхивал, когда его касались впервые, запуская процесс объединения. Клинок нужно было держать при себе неделю, и он становился твоим – его можно было отпускать и возвращать за время, которое уходило на десять ударов сердца.
На этом клинке самосвет отсутствовал. Далинар нерешительно протянул руку и коснулся серебристой полосы металла. Она была теплой на ощупь, словно живой.
– Он не кричит, когда я его касаюсь, – заметил князь.
Рыцари, – проговорил Буреотец в его голове, – нарушили свои клятвы. Они предали все, чему клялись в верности, и тем самым убили своих спренов. Другие клинки – трупы тех спренов, вот почему они кричат, когда ты их касаешься. Но это оружие было выковано прямо из души Чести, а потом его отдали Вестникам. Оно также является знаком клятвы, но другого вида – и у него нет разума, чтобы кричать.
– А осколочный доспех? – спросил Далинар.
Они связаны, но он другой, – пророкотал Буреотец. – Ты не произнес клятв, которые требуются, чтобы узнать больше.
– Ты не в силах нарушать клятвы. – Далинар все еще касался пальцами Клинка Чести. – Правильно?
Я не в силах.
– А то, с чем мы боремся? Вражда, источник Приносящих пустоту и их спренов. Он может нарушать клятвы?
Нет, – сказал Буреотец. – Он куда могущественнее меня, но сила древнего Адональсиума проникла в него. И она его контролирует. Вражда – сила, как давление, тяготение или ход времени. Эти вещи не могут нарушать собственные правила. И он не может.