Дай мне шанс. История мальчика из дома ребенка

Лагутски Джон

— Извини, что тебе пришлось долго ждать. Но я принесла кое-что, что наверняка тебе понравится.

Сэра опустилась на колени возле столика Вани и развернула сверток. Ваня взял в руки молоток, и не прошло и минуты, как он уже твердо держал в пальцах гвозди и забивал их в доску. Он трудился не останавливаясь, низко склонив голову над доской, как человек, изголодавшийся по делу.

Потом настала пора расставания.

— Я постараюсь прийти поскорее, — произнесла Сэра.

— Я буду сильно о тебе думать, — отозвался Ваня.

Июнь 1995

После инцидента с умирающей девочкой прошло несколько недель,

и Сэра оказалась втянутой в причудливое бытие дома ребенка № 10. “Оглядываясь назад, я понимаю, что бесстыдно играла роль англичанки с русской душой, и все это принимали, потому что благотворительная группа могла оказывать детскому дому значительную материальную помощь. В России в то время разрушилась старая система и еще не утвердился новый, капиталистический строй, и властям не было дела до детей-сирот. Надо сказать, что другие аналогичные учреждения вели себя намного бесцеремоннее: их начальство быстро сообразило, что щедрости иностранных благотворителей нет предела, и стало требовать телевизоры и видеомагнитофоны для персонала, шторы, ковры и новую мебель для директорского кабинета. Адель же робко просила привезти сахар, сухое молоко, стиральный порошок и нож для резки овощей. От нее я узнала, что у них на кухне всего один нож, которым готовили пищу на шестьдесят человек.

Другие дома ребенка, организовывавшие усыновление детей иностранцами, в качестве платы охотно получали дорогие подарки. В доме ребенка № 10 не было ничего подобного: хорошо одетые сотрудники соответствующих агентств столкнулись в лице Адели с непреодолимой преградой. Мне так и не довелось наблюдать там похорошевших детишек, перед усыновлением стремительно набиравших вес на особой диете, как это было в других местах.

Один московский банк даже согласился спонсировать программу, в рамках которой квалифицированные психологи читали работникам детских учреждений интенсивный курс по современным методам воспитания детей. Но Адель приходила в ужас от одной лишь мысли о том, что в подвластном ей учреждении появится психолог со стороны — даже российский, — и она отказалась от участия в программе, несмотря на возможность получения финансовой помощи. Любая инициатива, хотя бы подразумевающая такие понятия, как “эксперимент” или “научное исследование”, заведомо исключалась.

Благодаря взаимопониманию с Аделью я смогла приводить в дом ребенка иностранных врачей. Адель не приветствовала подобные визиты, но и не препятствовала им. А я верила, что "поставленные ими диагнозы заставят персонал пересмотреть свое отношение к детям”.

Кое-что изменилось для наивной Сэры летом 1995 года. На московскую конференцию приехали два кинезотерапевта из Австралии, и Сэра уговорила их посетить детский дом в единственное свободное утро.

— Мы не сможем посмотреть Красную площадь, — лишь посетовал один.

Кинезотерапевты нашли состояние детей в Ваниной группе очень тяжелым. Они не могли понять, почему Андрея и Ваню не учили ходить. Слишком тесные колготки, сказали они, отбивают у детей всякое желание встать на ножки. И оспорили поставленный малышам диагноз — церебральный паралич. Когда мы вышли за территорию детского дома, кинезотерапевт-женщина не сдержала слез:

— Нет никаких причин, мешающих этим мальчикам встать на ноги. Просто ими не занимались.

Следующим шагом стал приезд в дом ребенка врача. Благотворительная группа отыскала работавшего в Москве нью-йоркского педиатра. Доктор Рональд Свангер согласился осмотреть детей.

Однако визит едва не сорвался. В тот день Сэра не могла его сопровождать, и Адель попросту не пустила доктора Свангера на порог под предлогом карантина. Пришлось Сэре уговаривать доктора ехать в дом ребенка на следующий день. На сей раз двери перед ним

открылись, хотя Адель, как всегда, спряталась у себя в кабинете, предпочитая не участвовать в подрывающем устои мероприятии и не выслушивать диагнозы доктора Свангера. Как обычно, гостя сопровождала ее заместительница.

Воспитательницы впервые видели такого доктора. Скорее всего, они приняли его за клоуна. В своих огромных очках, из-за которых смотрели дерзкие, на грани нахальства, глаза, доктор Свангер нарушал все мыслимые и немыслимые правила поведения взрослого человека — он сидел на полу и показывал детям язык, а они отвечали ему робкими улыбками.

Артистизмом и неуемной жестикуляцией он очаровал воспитательниц не хуже какой-нибудь кинозвезды. Почему на нем нет белого халата? Где его самоуважение? Вот он сидит скрестив ноги на полу и позволяет детям шарить в его медицинском саквояже. Но стоит доктору коснуться ребенка, и у малыша лицо сияет от счастья. Он даже заставил заместительницу главного врача забыть о своем положении и тоже усесться на пол.

Говорил доктор тихо, мягко, но настаивал на оптимистических диагнозах даже у детей с фаталистичними прогнозами, поставленными в доме ребенка. Все дети из группы неизлечимых имели шанс на лучшую жизнь: одним требовалась операция, другим — усиленное белковое питание, третьим — хоть немного ласки.

Маленький мальчик с синдромом Дауна, по его словам, оказался очень сообразительным. В домашней обстановке он развивался бы еще быстрее.

— Вы могли бы сообщить его матери, что у него явный прогресс? — спросил доктор заместительницу главврача.

Многим ребятишкам требовались незначительные операции на нёбе или глазах. И каждый раз находилось объяснение, почему такие операции не были сделаны: у одного ребенка ветрянка, у другого сердце не с той стороны.

Осмотрел доктор Свангер и Валерию, “синюшную девочку”, которую “скорая помощь” отказалась везти в больницу. После вмешательства Алана и Сэры ее поместили в больницу для обследования, после чего вернули в дом ребенка в ожидании операции. Доктор Свангер обсудил ее состояние с доктором Ильиным. Хирургу удавалось творить чудеса, не имея не только современного оборудования, но даже одноразовых резиновых перчаток и некоторых антибиотиков. Однако никакие чудеса не помогут, если у ребенка отсутствует жизненная мотивация.

— Она может выжить при одном условии, — сказал доктор Свангер. — Когда закончится курс интенсивной терапии, ей будет нужен кто-нибудь, кто сможет двадцать четыре часа в сутки окружать ее заботой, кормить и выхаживать.

Это означало, что Валерии нужна была ее мать.

Сэра с грустью отмечала, что мудрые замечания американского доктора падали на каменную почву Воспитательницы буквально ловили каждое его слово, но не торопились записывать его рекомендации. Они воспринимали происходящее как бесплатное развлечение.

Кажущееся спокойствие доктора Свайгера подверглось жестокому испытанию, когда он подошел к четырехлетней Ане, парализованной от пояса и ниже из-за травмы позвоночника. Несмотря на отсутствие общего языка, врач и ребенок вместе смеялись, шутили и даже обследовали друг другу уши отоскопом.

И все-таки, осматривая спинку ребенка, он не смог сдержать испуга: девочке был необходим корсет, так как без него ее состояние постоянно ухудшалось.

Заместительница главврача сказала, что у нее есть корсет, но он очень тяжелый и девочке не нравится его надевать. Не говоря ни слова, доктор Свангер взял листок бумаги и ручку и нарисовал самый простой корсет, который можно сделать своими руками и с его помощью остановить развитие нежелательного процесса. Кроме того, объяснил он, ребенку нужно кресло-коляска — о таком чуде в доме ребенка даже не слыхали.