Дай на прощанье обещанье (сборник)

Булатова Татьяна

– Как вам не стыдно! Что вы вообще делаете?! Даже Полька и та видит, что вы свою мать за человека не считаете. Не хотите съезжаться, не съезжайтесь, зачем друг на друга кивать. Ей семьдесят, а вы не понимаете… Моей мамы уже двадцать лет нет. А у вас – есть. Да если бы мне сейчас сказали: выбирай – старая, глупая, но живая, – да разве бы я сомневалась?! Это же счастье какое, чтоб живая и рядом! Уроды вы несчастные. Видеть вас не могу. А от тебя, Галка, я вообще такого не ожидала.

Растерянная Ада Львовна не сводила со снохи глаз, словно видела ее

впервые.

– Не плачьте, мама, – шмыгнула носом Василиса и, вытерев свои слезы, пододвинула стул к тому месту, где сидела свекровь. Теперь их было двое.

Полина, оценив расстановку сил, тоже сделала выбор и взгромоздилась, несмотря на свои двенадцать лет, на колени к матери. Трое против двух.

Брат и сестра Скуратовы почувствовали себя не просто виноватыми, а такими виноватыми, что проще было бы сквозь землю провалиться. Не справившись с эмоциями, Галка бросилась к матери, встала перед ней на колени и взмолилась:

– Ну, мама! Ну, пожалуйста! Ну, прости меня. Я же не против. Я – за. Переезжай. И квартиры твоей не надо. Живи, сколько захочешь. Места хватит. Мне даже лучше – к тебе не ездить, судочки не возить.

При слове «судочки» Ада Львовна подняла брови, не сразу понимая, о чем идет речь. Благодаря боевой профессии врача «Скорой помощи» она порой пренебрегала даже самыми элементарными правилами питания, легко забывая о существовании завтрака, обеда и ужина.

– Правда, мам. Переезжай.

Ада Львовна погладила дочь по голове и подвинулась, освободив ровно половину сиденья, теперь предназначенного и для Галки, и выжидательно посмотрела на сына.

Похоже, Игорь Станиславович оставался на своей позиции в гордом одиночестве. Напротив него расположились четыре женщины, с каждой из которых он был связан узами близкого родства: мать, сестра, жена и единственная дочь. В глазах каждой поблескивало любопытство с примесью разных чувств: презрения, надежды, сомнения и осуждения.

Игорю стало неуютно: на всякий случай он запахнул полы дубленки потуже, словно она могла его спасти от обрушившегося на него артобстрела. Не сработало: овчина не могла защитить ранимое сердце своего владельца от нахлынувшего жара, Игорь Станиславович разом взмок и разнервничался.

Откуда-то из глубины предательски донеслось: «хороший сын – плохой сын; хороший брат – плохой брат; хороший муж – плохой муж; хороший отец – плохой отец». Причем слово «хороший» звучало коротко, одним тихим щелчком, а слово «плохой» тянулось долго и громко. Надо было что-то сделать, и Игорь наконец-то решился.

– Поль, – позвал он дочь. – Иди ко мне, тебе же там неудобно.

– Удобно, – сообщила девочка, автоматически перепроверив устойчивость материнских коленок. – Ты иди.

Игорь Станиславович моментально воспользовался предложением Полины и протащил свой стул по новому паркету.

– Я, – хрипло выговорил он, – если что, с ремонтом помогу. На себя все расходы. Технику поменяем. Машинку там, плиту, то-се.

После этих слов плотно сомкнутые ряды женского царства раздвинулись, а Игорь

Станиславович наконец-то стащил с себя дубленку, рядом с которой на стуле стало тесно.

– Может, на диван сядем?

Перешли на диван, сохраняя места, согласно выданным Адой Львовной «билетам»: по левую руку от нее села зареванная Галка, по правую – довольная одержанной победой Василиса. Игорь с дочерью расположились на ковре. Все были счастливы. Пока Ада Львовна не изрекла очередную сентенцию:

– Вообще-то… – Она любовно посмотрела на сына и внучку. – Я пришла по другому поводу.

Счастье начало испаряться прямо на глазах.

– А это все так… к слову пришлось…

– И зачем же? – взяла на себя смелость уточнить Василиса.

– Вот что я тебе скажу, девочка моя, – издалека начала свекровь. – Мне семьдесят лет.

– Бабуля! – возмутилась Полина. – Ну что ты кота за хвост тянешь: семьдесят лет, семьдесят лет! Говори уже.

Ада Львовна Скуратова недовольно посмотрела на самого младшего члена семьи и начала с самого начала:

– Слушайте меня, дети мои. Мне семьдесят лет. Отсюда следует, что я ухожу на покой…

– Слава богу, – обрадовалась Галка.

– Но…

Ада Львовна обвела всех строгим взглядом:

– Но я абсолютно не знаю, как это делается. Коллектив недвусмысленно диктует мне свои правила.

– Чего тебе коллектив диктует? – не поверил своим ушам Игорь.

– Свои правила, – членораздельно, выговаривая каждый слог, повторила мать. – Люда сказала, нужен какой-то банкет. Когда я почти сорок лет тому назад вступала в должность, никаких банкетов не было. Банкет проводился один раз в году – в День медицинского работника. Теперь, говорят, это необходимо. Там вручают подарок и говорят хорошие слова…

– Бабушка, тебе что, никогда раньше хороших слов не говорили?! – изумилась Полина и с недоумением повернулась к отцу: – У нее же грамот миллион!

– Это другое, – встала на защиту интересов свекрови главная поборница справедливости Василиса.

– Я не знаю, дочь, – развела руками свекровь и посмотрела на каждого. – Про банкеты я уже ничего не понимаю. Но отказывать коллективу неприлично. Люди обидятся.

– Да не надо никому отказывать! – успокоил мать Игорь Станиславович, почувствовавший, как маятник метронома качнулся в нужную сторону: «хороший сын – хороший мальчик». – Сколько человек?

– Все.

– В смысле, все? – снова не поверил своим ушам Игорь. – Все медики города?

– Зачем города? Только станции, – пояснила Ада Львовна, и лицо ее приобрело виноватое выражение.

– Мама, – вмешалась Василиса. – Банкет не проблема. Скажите, сколько будет человек, снимем ресторан.

– Что ты! – напугалась свекровь. – Ресторан – это неприлично! Это, я бы сказала, вызывающе нескромно.

– Тогда что вы предлагаете? – начала раздражаться Василиса.

– Я хочу, чтобы вся моя семья принимала участие в этом банкете. Чтобы все было сделано своими руками, от чистого сердца, с любовью. Без всякого официоза!