Дай-сан
Шрифт:
Его черные глаза сверкнули.
– Возьмите свиток дор-Сефрита.
Рука его опустилась.
– Возьмите его и передайте тому человеку, который сумеет расшифровать его до конца. Тому единственному человеку, который способен исполнить все указания дор-Сефрита. Отдайте свиток Никуму.
БУДЖУН
Неторопливо и осторожно ночь подкрадывалась к болотам. Стая коричнево-белых гусей растянулась изломанной линией на фоне алого неба, потом исчезла из виду в той стороне, где чернела отвесная вершина далекой Фудзивары. После
Снова заквакали притихшие было лягушки, напуганные грозой. В высоких тростниках на краю болота мелькали светлячки.
Из-под грязной стоячей воды вынырнула саламандра и забралась на крошечный зеленый островок – лист кувшинки. Она наблюдала за беспорядочным полетом светлячков, завороженная узорами холодных мигающих огоньков.
На западе, в Ханеде, царила полная тишина.
Даже цикады хранили молчание. Из скопления криптомерий вылетел, хлопая крыльями, черный дрозд. Поднялся высоко в алое небо над рисовыми полями и направился в сторону открытых лугов.
– Я ничего не могу поделать, – сказал Азуки-иро, когда они остались одни.
– Но вы же куншин…
– Прежде всего я буджун. Это существенное обстоятельство. В другой ситуации я бы и слушать его не стал, а если бы ему достало глупости попросить меня, я бы просто его убил.
– Но он – ваш сильнейший союзник.
– Вы должны понять, Ронин. Если бы волею обстоятельств он был вынужден просить меня, он бы потерял лицо. В глазах всего Эйдо, Ама-но-мори и в моих глазах тоже.
– То есть его положение значения не имеет.
– Никакого.
– Что же тогда?
– История, – торжественно произнес Азуки-иро. – Кодекс, по которому мы живем. Эти узы ничто не нарушит. Никто против них не устоит. Мы скорее примем смерть от своей же руки, чем согласимся это потерять.
Они стояли у окна. Снова начался дождь. Капли летели куншину в лицо.
– Решение, которое сейчас принимает Никуму, он должен принять самостоятельно. Пожалуй, никто из буджунов – и я в том числе – не скажет вам, чем Никуму занимался в Ханеде в последнее время. Он обладает магическими способностями, он действительно сильный колдун. Никуму сумел спасти Моэру там, куда не добрался бы ни один человек с Ама-но-мори.
– А что вы скажете о сасори?
– Они у нас под наблюдением. Мы не боимся их злобы. Нам нечего бояться. Но участие в этом Никуму возбуждает мое любопытство.
– Почему?
– Это на него не похоже, и к тому же сасори – какое-то слишком уж неуклюжее проявление зла.
– Иронизируете?
– Ронин, вы проделали долгий путь, и все это исключительно для того, чтобы отдать свиток дор-Сефрита в нужные руки. Вы можете мне объяснить почему? Что вас заставило это сделать? Вы смогли бы отречься от обязательств, принятых вами по доброй воле? Вы не боитесь его, я уверен. И все же теперь все зависит от вас: вы вольны покинуть этот остров в любой момент. Никто вас не остановит. Буджуны не держат пленников…
– Но Никуму…
– О чем я и говорю. Кем стал Никуму?
Ронин смотрел в окно. Огромная сосна раскачивалась под последними порывами уже затихающей бури. Толстые ветки скреблись
– Кто такой Оками?
– Один из моих дайме. – Куншин поднял руку. – Не беспокойтесь. Это я поручил ему разыскать вас.
– Откуда вы знали, что я появлюсь на острове?
Они отошли от искрящегося дождевыми каплями окна. Азуки-иро приобнял Ронина за плечи.
– Согласно преданиям буджунов, землей правит тигр.
Они присели за столиком в середине комнаты, и Азуки-иро разлил чай.
– А небом правит дракон.
– Вы знаете о Кукулькане?
– О да. Мы называем его по-другому, но все равно это он.
– Я должен идти, – сказал Ронин, глядя мимо куншина. За окно, на соловья в мокрых ветвях.
– Да, такова ваша карма. В делах подобного рода у нас не бывает выбора. В жизни есть всякие ситуации. Иногда они не зависят от нашей воли. Их надо просто принять как данность. Кто-то учится этому всю свою жизнь, а буджуны, наверное, знают это еще до рождения. Понимают уже в материнской утробе. Принимая неподвластное нам, мы живем в ладу с собой. А все остальное становится на свои места уже само по себе.
– А пришествие Дольмена вы тоже примете? – разъярился Ронин. – Вот так просто ляжете и тихо испустите дух перед лицом его мощи?
– Вы не хотите меня понять, – мягко проговорил Азуки-иро. – Мы вовсе не фаталисты. Мы всего лишь реалисты. Что есть, то есть, и мы учимся жить в этих рамках. Но это не означает, что мы не стремимся к тому, чего мы хотим, и что мы не делаем ничего для достижения своих целей.
В комнате как-то вдруг потемнело. Лицо куншина погрузилось в тень.
– Боль и страдания предков многому нас научили. В конечном итоге собственная наша магия сделалась нашим злейшим врагом. Мы больше не занимаемся чародейством.
– Но теперь все, похоже, идет к тому, что чародейство – наша единственная надежда.
Темные глаза куншина сверкнули в полумраке.
– Дольмена вызвала к жизни магия. И убьет его только магия. Это необходимо. Но это вынужденная необходимость. Просто иначе у нас ничего не получится.
Он взял чашечку с чаем.
– Но что бы здесь ни произошло, буджуны примут участие в Кай-фене. Такова наша карма.
Ронин поднялся. Куншин осторожно поставил чашку на лакированный столик.
– А зачем Моэру посылали на континент человека?
– Она отправилась на континент с неизвестной мне целью, – отозвался Азуки-иро. – Вам надо спросить у ее супруга, это он отправлял ее на континент.
На любом другом лице его массивная челюсть сразу бросалась бы в глаза. Но на этом, в сетке угловатых белых шрамов, она смотрелась вполне незаметно – просто еще один выступ рядом с провалами впалых щек.
Он походил на живого мертвеца.
Паутина шрамов оплетала шею, покрывала квадратную челюсть, проходила изломанными рубцами по высоким скулам. Впечатление было такое, что на лице у него не осталось ни одного кусочка неповрежденной кожи. Последний из этих шрамов оттягивал вниз уголок левого, землисто-зеленого глаза. Взгляд у него был тяжелый и очень холодный. Правое веко не открывалось вообще.