ДайсМен или человек жребия
Шрифт:
— Все в порядке, — сказал я.
— Нет-нет, не в порядке, не в порядке. Я остро это чувствую. Я заслужил смерть.
— Идем на кухню, — сказал я.
Он дико таращился на меня.
— Я хочу тебе кое-что показать, — добавил я.
— О, — сказал он, с громадным усилием стал на четвереньки и, шатаясь, поднялся на ноги.
Я плыл за его китообразной фигурой по направлению к кухне, и, когда он проходил в дверь впереди меня, я достал из кармана пистолет, по долгой бесконечной дуге занес его над головой, а потом со всей своей
— Что за? — сказал Остерфлад, остановился, повернулся и медленно поднял руку к голове.
Я с открытым ртом уставился на его вертикальное, качающееся, громадное тело.
— Это… это мой пистолет, — сказал я.
Он посмотрел на маленький черный пистолет, безвольно болтавшийся у меня в руке.
— Зачем вы меня ударили? — сказал он после паузы.
— Хотел показать тебе мой пистолет, — сказал я, продолжая изумленно таращиться в его пустые, туманные, недоуменные глаза.
— Вы меня ударили, — опять сказал он.
Мы смотрели друг на друга, наши головы работали со скоростью и результативностью прошедших лоботомию ленивцев.
— Просто чуть стукнул. Хотел показать тебе мой пистолет, — сказал я.
Мы удивленно смотрели друг на друга.
— Чуть стукнули, — сказал он.
Мы удивленно смотрели друг на друга.
— Чтобы защитить тебя. Не говори Джине. Когда он перестал тереть затылок, его рука упала, как якорь в море.
— Спасибо, — вяло сказал он и двинулся мимо меня обратно в гостиную.
На экране два крестьянина со змеиными глазами устраивали заговор, а я побрел к винному шкафчику и уставился на большую фотографию Аль Капоне. Был ли это Аль Капоне? Это был Аль Капоне. Двигаясь как робот, я взял с аккуратно прибранной полки еще три свежих стакана, вылил в них из чаши остатки растаявшего льда и плеснул в каждый скотча и воды. Лениво помешал в них пальцем, лизнул его и — вдруг в голове промелькнула смутная запоздалая мысль — вытащил из кармана куртки конверт со стрихнином и высыпал примерно половину (пятьдесят мг) в один из стаканов. Опять размешал содержимое пальцем и собрался лизнуть палец, но передумал. Высыпал оставшийся яд в пустой стакан, наполнил его водой из кувшина и опять размешал пальцем.
— Я умру, высеки меня! — вопил лежавший на полу Остерфлад. — Бей меня, убей меня.
Джина вернулась и стояла над Остерфладом, на груди и лбу у нее поблескивал пот. Ее детское лицо изучало его, как интересную жабу. Остерфлад стонал и корчился на ковре. Потом он застыл и сказал тихо:
— Высеки меня.
Джина наклонилась влево, подняла с пола кожаную юбку и шагнула в нее, застегнув на бедрах. Она вытянула кожаный ремень.
— Не хотите сначала выпить? — спросил я, держа перед собой три скотча на подносе.
Остерфлад, казалось, не слышал меня, сосредоточившись на некоем внутреннем свете. Джина протянула свободную руку, взяла один из двух безвредных напитков и сделала большой глоток.
— Фрэнк, не хочешь… —
Бац!
Ремень щелкнул на бедрах Остерфлада, как пушечный выстрел. Он замычал и перевернулся на живот.
Бац! он прошелся по ягодицам; бац! сзади по бедрам. Его могучее тело изогнулось от боли, и затем, когда Джина сделала паузу, задрожало и обмякло.
Теперь я заметил кровавую рану на плече Джины, смешанная со слюной кровь всё так же струилась с ее нижней губы. Она опустила взгляд на Остерфлада и одним стремительным страшным движением полоснула его ремнем по спине. Три-четыре розовых следа четко проступили на его теле.
— Ах-х, — сказал я. — Это часть обычного представления?
Она стояла, не отвечая, тяжело дыша, дорожка пота сбегала по шее в ложбинку между грудями, а те влажно поднимались и опускались.
— Я умираю, умираю, — ныл Остерфлад. — Бей меня, пожалуйста, бей меня.
— Белая свинья, — мягко сказала она. — Жирная свинья, самец. — Хряк!
Я по рассеянности отхлебнул из какого-то стакана и выплюнул жидкость на ковер. Не тот стакан.
Взрыв аплодисментов хлынул в комнату, я огляделся и увидел маленького напыщенного диктатора, он шествовал по проходу какого-то зала под аплодисменты официально одетых шпионов — то ли китаез, то ли вьетов, то ли чурок.
— Пить, — послышался голос.
Остерфлад поднялся на колени и тянул руку к моему подносу. Его взгляд был рассеян, глаза сверкали.
Я поднял свободную руку, Джина взяла с подноса стакан, подала его Остерфладу, и он опорожнил его одним глотком.
Взяв свободной рукой третий стакан, я вздохнул. Остерфлад взял не тот стакан.
Пока Джина тянулась вниз за своим стаканом, чтобы сделать очередной глоток, я вернулся к Сахару Рею и Аль Капоне и смешал еще два напитка. Я продефилировал назад со своим подносом на троих и стал за спиной у Джины.
— Ты пытаешься меня убить, — сказал Остерфлад, стоя на коленях и глядя на нас. — Набитый говном урод, ты пытаешься меня убить. — Он уставился на нас остекленевшими глазами.
Джина опустила на него взгляд, ее большие карие глаза сверкали любопытством, и в первый раз она улыбнулась, едва заметно.
— Зря пришли? — тихо спросила она.
— Теперь я всё понял, — кричал нам Остерфлад. — Ты убийца! — Он задрожал и затряс головой. — Теперь я понял, теперь я все понял! Это ты!
Удар, пришедшийся ему в лицо, удивил нас обоих, и он с грохотом повалился на пол.
— Да, да, высеки меня, я это заслужил, — простонал он. — Ударь меня еще.
Джина смотрела на него, на лице была всё та же мягкая улыбка, пот струился теперь с ее лба, подбородка и вздымающихся грудей.
Она медленно поднимала ремень, пока рука не вытянулась над головой, и затем опустила ее по ленивой дуге, вполсилы хлестнув его ремнем по спине. Остерфлад, тем не менее, стал извиваться, и мягкая улыбка Джины превратилась в ухмылку.