ДайсМен или человек жребия
Шрифт:
Мы одолели три пролета вместе, как человек и его тень. Я гладил свой пистолет, а Остерфлад просил меня смотреть под ноги. Из квартиры на первом этаже доносились крики и топот скачущих лошадей, со второго этажа — высокий истерический женский смех, но на третьем этаже стояла тишина. Когда Остерфлад постучал, я строго напомнил ему, что меня зовут Лу Смит. Я был его коллегой, профессиональным борцом. Несообразность сюжета — два профессиональных борца явились поухаживать за дамой, один одет с безукоризненностью «Брукс бразерс», а другой как бродячая шпана — в тот момент
Дверь открыла толстая дама средних лет с жидкими волосами, двойным подбородком и жизнерадостной улыбкой. Она мало походила на негритянку.
— Я Лу Смит, профессиональный борец, — быстро сказал я, протягивая руку.
— Рада за вас, — сказала она, вышла из квартиры и вразвалку отправилась вниз по лестнице.
— Джина здесь? — крикнул ей вслед Остерфлад, но она топала вниз, не обращая на нас внимания.
Я прошел за ним внутрь через маленькую прихожую в довольно большую гостиную, где господствовал огромный телевизор, стоявший у стены точно напротив длинного дивана в современном датском стиле. На полу от стены до стены лежал ковровый настил, толстый и мягкий, приятного коричневого цвета, но сильно запачканный у телевизора и у дивана. Из комнаты справа донесся плеск текущей воды. Судя по массе белого, которую я мог разглядеть, там была кухня. Остерфлад повернулся на звук:
— Джина?
— Да-а-а-а, — донесся звонкий женский голос.
Пока я украдкой разглядывал два фотопортрета на одной стене — ей-богу вылитые Сахар Рэй Робинсон [153] и Аль Капоне, — в гостиную вошла женщина и остановилась перед нами. Молодая, хорошо сложенная, темноволосая женщина с лицом ребенка. Большие карие глаза источали невинность, темная кожа лица была безупречно гладкой.
— Что это? — сказала она резко и холодно. В по-детски звонком голосе слышался цинизм, который совершенно не сочетался с лицом ребенка.
153
Знаменитый профессиональный боксер.
— А это доктор Люк Р…
— СМИТ! — крикнул я. — Лу Смит, профессиональный борец. — Я шагнул к ней и протянул руку.
— Джина, — холодно сказала она; ее рука безжизненно легла в мою руку.
Она прошла мимо нас в гостиную и сказала через плечо:
— Хотите выпить, ребята?
Мы оба попросили скотч, и пока она стояла сначала на коленях, а потом, выпрямившись, перед щедрыми запасами винного шкафчика в углу слева от телевизора, мы с Остерфладом уселись на противоположных краях дивана; он уставился в серый безжизненный экран телевизора, а я на коричневую кожаную мини-юбку и смуглые кремовые ноги Джины.
Она подала нам по славному крепкому скотчу со льдом, с тем же неуместно невинным детским лицом посмотрела мне в глаза и холодно сказала:
— Ты хочешь то же, что и он?
Я бросил взгляд на Остерфлада, который изучал ковер. Вид у него был угрюмый.
— Что ты имеешь в виду? — спросил я, поднимая на нее взгляд. На ней была
— Зачем ты здесь? — спросила она, не сводя с меня взгляда.
— Я просто старый друг, — сказал я. — Так, посмотреть.
— А, в этом смысле, — сказала она. — Пятьдесят баксов.
— Пятьдесят баксов?
— Ты меня слышал.
— Понятно. Недурственное должно быть представление. — Я оглянулся на Остерфлада, который по-прежнему наблюдал за воображаемым представлением на ковре. — Мне нужно подумать.
— Я бы еще выпил, — сказал Остерфлад и, не поднимая головы, протянул ей стакан с двумя кубиками льда своей длинной рукой в безупречно сидящем рукаве.
— Деньги, — сказала она ему, не двинувшись с места.
Он достал бумажник и вынул четыре купюры неопределенного достоинства. Она легким шагом подошла к нему, взяла купюры, тщательно ощупала каждую, потом взяла его стакан и снова исчезла на кухне. Она двигалась, как сонная самка леопарда.
Остерфлад сказал, отводя глаза:
— Вы не могли бы покараулить снаружи?
— Не могу рисковать. Убийца может быть уже в квартире.
Он нервно посмотрел вверх и по сторонам.
— Ты же вроде бы говорил, твоя девушка отвратительная? — сказал я.
— Отвратительная, — сказал он и передернулся.
«Отвратительная» вернулась, приготовила Остерфладу вторую порцию напитка и освежила свою. Я же потягивал свой виски маленькими глотками, решительно настроенный сохранить разум в боевой готовности для чистого, эстетичного момента истины. На моих часах было восемь сорок восемь.
— Послушайте, мистер, — Джина снова стояла передо мной. — Пятьдесят баксов — или марш отсюда. Это не зал ожидания. — Ее голос! Если бы только она не открывала рта.
— Понятно. — Я повернулся к своему другу. — Лучше дай ей полтинник, Фрэнк. — Он во второй раз вынул бумажник и вытащил одну купюру. Она пощупала ее и засунула в крошечный кармашек своей крошечной кожаной юбки.
— О'кей, — сказала она. — Поехали.
Она включила телевизор, осторожно покрутила ручки и настроила довольно высокий уровень громкости. Когда она отошла от экрана, там дергались трое молодых людей, они громко исполняли какой-то ритмичный мотивчик, который был всемирно известен и который я почти узнал.
И за это я заплатил пятьдесят долларов? Нет. Платил Остерфлад. Я расслабился.
— Гашиш сегодня будешь? — спросила она Остерфлада. Он задумчиво смотрел в свой полупустой стакан с виски.
— Буду, — сказал он.
На этот раз Джина вернулась с кухни с маленькой трубкой, по-видимому полностью набитой, потому что, когда она подала ее Остерфладу, он сразу же ее раскурил.
Он передал трубку ей, и она сделала большую затяжку, а потом села на диван между нами, откинулась и протянула трубку мне. Я где-то читал, что американские морские пехотинцы считали марихуану и гашиш отличным подспорьем в исполнении своих обязанностей, так что я хорошенько затянулся и вернул ей трубку.