Дайте им умереть
Шрифт:
— Ты понял? — тихо переспрашивает хайль-баши.
— Понял, — отвечает покладистый надим. И по его глазам видно, что он действительно понял.
Когда последствия переполоха, учиненного господином Али-беем, были ликвидированы, а страдающие гулямы устали кряхтеть и потирать ушибленные части тел, Улиткины Рожки прекратил тискать кафедру, что далось ему с трудом, и робко предложил продолжить заседание.
Предложение было принято единогласно — в смысле, что прозвучал всего один голос.
— Валяй, дегенерат, — бросил Большой Равиль.
— Итак,
— Вы забыли про… девочку, — вежливо напоминает Кадаль. — Она что, тоже концентратор?
— Слабо сказано. Правнучка досточтимой Бобовай — концентратор уникальной, предельной на данной стадии силы. Господа, вы забыли, наверное, но, если бы время шло обычным порядком, мы бы с вами сегодня ночью праздновали Ноуруз, Новый год! Весеннее равноденствие, господа! Пять тысяч девятьсот девяносто восьмой год от сотворения мира! И осмелюсь заметить: именно эта девочка, которая сейчас сверкает на меня глазищами из-за лезвия ржавой сабли («Меча», — машинально поправляю я, но надим меня не слышит), именно она и является концентратором надвигающегося года! Всего года, господа! В некотором смысле она и есть субъективный Новый год — правда, мы больше привыкли представлять его в виде улыбающегося мальчишки, а не хмурой вооруженной девочки… — Исфизар разводит руками и подводит итог: — Теперь вы понимаете, господа, как нам было важно заполучить в мектеб правнучку досточтимой Бобовай?
Мы понимаем.
Вспоминая обстоятельства, туманной пеленой окружившие нас со всех сторон, мы понимаем.
Здравствуй, здравствуй, Ноуруз…
— И что же ты предлагаешь? — Это снова Равиль.
Глаза надима Исфизара на миг становятся стеклянными, и Улиткины Рожки произносит всего три слова.
— Убить подлую тварь, — отчеканивает надим.
Тишина.
Тишина бродит по залу, ласково поглаживая нас по затылкам, и от этого прикосновения волосы становятся дыбом, словно тишина приходится ознобу родной сестрой или и того хуже — матерью.
— Во время беспамятства, — извиняющимся тоном добавляет надим, — мне было видение. Не знаю, как вам, а мне — было. Вдаваться в детали ни к чему, но меня совершенно однозначно подталкивали к такому решению. Иными словами, создавали необходимую психологическую установку — ненависть к девочке, ненависть животную, физиологическую, которая просто обязана в определенный момент сдетонировать. Полагаю, я не единственный, кого посетили соответствующие видения?
Я смотрю в пол.
Корявая паркетина, покрытая лаком; два сучка напоминают… что?
Нет, он не единственный.
…Паленые ремни лопнули от чудовищного рывка,
И двуручный меч завыл зимней пургой, оказавшись в обгоревших до кости руках.
«Тварь, — полыхнуло белым вдоль искалеченного клинка, — тварь, змея… Сколопендра…»
«Нет, он не единственный», — подтверждает беспристрастная тишина.
— Итак?
Тишина.
— Итак, господа? Ну же, не стесняйтесь! Мне, например, кажется, что нас заперли здесь с одной-единственной целью и иного способа получить свободу у нас нет. Разве что посетовать на мироздание и сдохнуть от жары или голода…
— Дядя, я есть хочу, — тоненько сообщает Валих, шмыгая носом.
— И я, — эхом отзывается дочка бородача, которой вторят близняшки бар-Ханани. «И я», — молчу я.
Хайль-баши сопит, затем треплет племянника по затылку и поднимается.
К счастью, на этот раз спокойно, не выворачивая кресел с корнем.
— Кто-нибудь в курсе, — спрашивает Фаршедвард Али-бей, — есть ли на кухне мектеба какие-либо продукты?
— Я в курсе.
Бездействовавший до сих пор гулям-эмир встает, и взгляды присутствующих сосредоточиваются на подтянутой фигуре господина Ташварда.
— Я в курсе, господа. Практически никаких. Сегодня утром, пока вы… прогуливались внизу, я проверил запасы. Каникулы, однако… несколько банок консервов, три литровые бутылки с лимонадом, хлеб в количестве шести буханок… пачка шоколадного масла… Вы любите шоколадное масло, господа?.. Я — нет. Две потрошеные трески в отключившемся холодильнике успели протухнуть, и я закопал их в парке. Если хотите, могу указать место — там неглубоко, можно откопать. Да, чуть не забыл — фляга дешевого коньяка. Видимо, кого-то из поваров.
Гулям-эмир разводит руками и вежливо улыбается.
Пожалуй, он прав: в нашем положении развести руками — самое верное.
И, словно подчиняясь жесту Ташварда, на зал обрушивается темнота.
Сумерки — утренние? вечерние? — за окнами разом сменяются ночью, которая вспомнила о недавнем диктате и решила вернуться на трон. Ночь потопом растекается снаружи, мы оторопело переглядываемся — свет полной луны, заглядывающей в форточку, и отблеск звезд позволяют переглядываться, но толку от этого мало.
Время сошло с ума.
Очередь за нами.
Очередь за нами, думаю я, вставая и присоединяясь к Лейле в качестве проводника по темному мектебу, — Али-бей безапелляционно заявляет, что в первую очередь надо покормить детей, Лейла берет эту миссию на себя, и я нужен, чтобы довести вереницу учащихся до кухни.
Очередь, думаю я, идя по коридору.
За нами.
Глава четырнадцатая
Хабиб