Дайте кошке слово
Шрифт:
И такую схему Крушинский нашел: «мясо — тоннель», куда скрывается мясо, и снова — «мясо». Вся схема. Животное видит, куда ушла его пища (в тоннель), бежит снаружи тоннеля (непрозрачного коридора) и ждет: сейчас пища появится.
Разумно? Да. Но проявляют такую разумность не все животные, а лишь самые «умные». Остальные тоже могут догадаться, куда исчезло «мясо» и где его ждать, но догадаться не сразу, не с первой попытки, а после обучения, или вообще не догадаться. Конечно же, таких слов: «догадаться» или «не догадаться» — Крушинский не употребляет. Опыт поставлен ученым, выступившим против теории, ставшей парадигмой. Здесь надо быть
Вместо обычных слов «догадаться» и «не догадаться» употребляется научный термин — экстраполяция. Животных разделяют на тех, кто способен «экстраполировать (предугадывать) ситуацию», в данном случае направление движения уходящей «в небытие» кормушки с кормом, и на тех, кто не обладают такой способностью, топчутся на месте или уходят прочь.
Изучению разной степени способности решения элементарных логических задач начинают подвергаться представители всех классов животных. Составляются таблицы. В классе млекопитающих наверху оказываются псовые (волки, красные лисы, собаки), внизу — мыши. Кошки, конечно же, глупее собак: они не так быстро решают эту задачу — куда исчезает мясо и куда надо за ним бежать.
В своих работах Крушинский опирается на новые исследования нейрофизиологов, определяя зависимость «экстраполирующего эффекта» от уровня усложнения структур мозга.
Все брошено на борьбу с парадигмой. Именно с ней, не с рефлексами, не с условно-рефлекторной деятельностью, а именно с ней, всесильной парадигмой. Ибо опыты Крушинского вовсе не опровергают ни наличия рефлексов, ни их огромного значения для всего живого и для формирования поведения, эти опыты направлены лишь на то, чтобы пробить брешь в огульном, всепоглощающем разгуле условно-рефлекторной парадигмы.
Девять лет потребовалось Крушинскому, чтобы вышло второе издание его книги «Биологические основы рассудочной деятельности» (М., 1986). Но теперь эта работа члена-корреспондента Леонида Викторовича Крушинского наконец получает достойное признание. До этого она как бы была и не была. Она была, но мало что изменяла. Изменило время. Парадигма, как живое существо, вероятно, имеет свой возраст (еще бы! Идет смена поколений, смена взглядов). Накопились факты, их такое количество, этих фактов «разумности животных», этих инсайтов, что от них уже никуда не уйдешь.
Кроме того, во втором издании Крушинский опубликовал новые опыты, открыл удивительное явление, которое он назвал парадоксом высшей нервно-психической деятельности у животных. Парадокс заключается в том, что наиболее умные особи (помните того жука или моего Котю), решая логическую задачу с первого предъявления, истратив при этом массу энергии, «срываются» и перестают вообще что-либо «понимать», то есть становятся попросту «дураками», в то время как не очень умные, средние по способности индивиды, которые не решают задач с первого предъявления, а решают их совсем другим путем — рефлекторным, особой энергии при этом не тратят и в «дураков» не превращаются, а так и остаются «средними». Поистине парадоксальное явление! Позволяющее отделить рассудочную деятельность от условно-рефлекторной. Но более того, Крушинский опытным путем, удаляя отдельные участки мозга, отдельные скопления нейронов, устанавливает, что условно-рефлекторная деятельность и рассудочная связаны с разными отделами мозга.
Таким образом, Крушинский не только установил, что животные способны к решению элементарных логических задач, что они обладают элементарной рассудочной
Работам Леонида Викторовича Крушинского была присуждена Государственная премия.
Казалось бы, все самое главное наконец доказано, парадигма повергнута, рефлексы заняли свое место, а рассудок — свое и нечего более ломиться в открытые двери. Однако все обстоит не так просто, как кажется, и двери, лишь чуть-чуть приоткрывшись, каждую секунду готовы закрыться.
В чем же дело? А дело тут тонкое, я бы сказала — тончайшее.
С одной стороны, произошло невиданное: нейрофизиологи с помощью новых методов изучили мозг, его функциональную деятельность на уровне нейронов (нервных клеток), изучили связи этих нейронов, скопления их, изменения в их структуре, соответствующие той или иной деятельности мозга, дав предпосылки для создания интереснейшей теории «специфических состояний мозга».
Естественно, физиология высшей нервной деятельности не могла остаться в стороне от этих открытий. И если раньше условно-рефлекторный процесс, представляясь функционально однородным, предполагал, что организм должен отвечать на любой раздражитель внешней среды, то теперь условно-рефлекторная деятельность стала рассматриваться уже как производная ряда различных механизмов, которые оказались способны из всех внешних раздражителей выделять особо значимый раздражитель для данного организма, в данных условиях и реагировать лишь на него.
Если раньше рефлекторная дуга рисовалась довольно просто, то теперь выяснилось, что сенсорные системы (системы органов чувств) чрезвычайно сложны, аксоны (отростки нейронов) центростремительных путей разветвляются, отдавая ответвления в такие части мозга, о существовании которых ранее и не предполагали. Таким образом, само собой понятие условно-рефлекторной системы усложнилось.
И вот тут усложненная и приукрашенная теория условно-рефлекторной деятельности начинает занимать прежние позиции.
И для этого, оказалось, даже не надо отрицать ни разума, ни рассудка, чего опасался Крушинский, предупреждая, что некоторые физиологи до сих пор, несмотря ни на что, считают, что мышление суть рекомбинация рефлексов (Крушинский, 1986). Зачем? Не надо ничего отрицать, пусть себе рассудок и существует, но пойди и докажи, у кого существует и в какой степени.
Условно-рефлекторная деятельность и рассудочная оказались (в свете новых представлений об условно-рефлекторном процессе) так тесно связаны с одними и теми же явлениями — эмоциями, памятью, обучением и другими, — что разделить их действительно подчас чрезвычайно трудно.
Исследователю как бы всегда мешает рефлекс, он старается избавиться от него, меняет экспериментаторов, установки, только чтобы можно было написать: «Возможность выработки условного рефлекса в данном опыте была исключена». Лишь тогда, когда эту фразу ученый (все равно где — у нас или на западе) может написать, только тогда он удовлетворен и своей методикой, и своей постановкой вопроса, и своими результатами.
Однако если экспериментатор другой школы захочет, то он без особого труда докажет, что «рефлекс присутствует» — условный, выработанный на экспериментатора, на обстановку, на что угодно и что «рассудок» у подопытного животного возможно и существует, но «опыт» не «чист», а потому надо еще доказывать и доказывать!