Дайте мне обезьяну
Шрифт:
Шутилина-то и при жизни пиарили неуклюже, а после смерти совсем перестанут. Чудовищная ошибка.
6
Леонид Станиславович Богатырев с достоинством встретил удар.
К удивлению многих из СС, ни гневу, ни страху, ни депрессии он не позволил овладеть собою. Кто бы мог подумать, что у Богатырева хватит мудрости не отвечать на гнусный наезд и не пускаться в самоубийственные оправдания?
Он никому не давал повода изображать фигуру сочувствия. Парадоксальной веселостью отвечал Богатырев на мерзкую травлю. Другой человек, говорили о нем. Он ли это? Смотрите, он улыбается!
Даже коллеги из политсовета «Справедливости», даже Несоева Анастасия Степановна
Сначала Косолапов думал, что Леонид Станиславович просто радуется невозможности свадьбы: увильнул-таки, гад, — но скоро и ему стало ясно, что изменения касаются глубинных слоев богатыревской натуры.
Он как будто весь успокоился как-то. Словно что-то томило его, угнетало всегда — в нем же самом, и прошло наконец, и теперь словно он освободился от роковой необходимости таиться и может открыто быть и казаться тем, кем он и был, как оказалось, на самом деле. Все заметили, что он другими глазами смотрит на мир — на мир, который в лице враждебных недоброжелателей жестоко над ним насмехался, и эти глаза, которыми он смотрит на этот непорядочный злобный мир, больше не бегают; исчезла необъяснимая пугливость во взгляде; если раньше взгляд выдавал, по общему мнению, отсутствие мысли, то теперь в нем читалась подкупающая детскость, почти озорство, и это ужасно шло имиджу «Богатырь — последовательный защитник обездоленных и угнетенных». Богатырь Богатырев смотрел на мир большими глазами, словно прозрел, а раньше был слеп, и о чем бы теперь ни говорил Леонид Станиславович, он не опускал очи долу (написал бы Негожин), а глядел в глаза собеседника прямо и смело.
Выступая перед избирателями, Богатырев с последней прямотой отвечал на трудные, иногда провокационные вопросы вроде: «Вы сильно любите животных?»
— О да, очень сильно!
Филимонов, чье присутствие на этих встречах объяснялось требованиями контроля, начинал уважать Богатырева за прямоту и естественность.
У Леонида Станиславовича выработался неповторимый стиль выступлений. О чем бы ни спрашивали его, он отвечал в самых общих чертах, присовокупляя к ответу загадочную фразу: «Я вам попозже прочту кое-что, и вы все сразу поймете». Когда наступало «попозже», Богатырев твердым голосом и нараспев, слегка покачиваясь из стороны в сторону, читал по памяти былину.
Если бы он пел или плясал, это бы никого не удивляло, — редкий кандидат на вечерах в свою честь не поет и не пляшет, — но чтобы читать былину…
— А сейчас… послушайте… И вы все поймете.
И читал, читал Богатырев былину. Исполнение былин полюбилось Богатыреву, он их знал уже штук восемь.
Ошарашенная аудитория внимала Леониду Станиславовичу в благоговейном оцепенении.
Расходились молча.
После былины вопросов не было.
7
— По факсу пришло, — сказал Филимонов. — Никто не видел. Ты первый после меня.
ЛЕОНИД СТАНИСЛАВОВИЧ БОГАТЫРЕВ
АГЕНТ ИСИДО ЛИЧНО ВАС ВЫ-АЛ В РОТ!!
— Не может быть. Подтасовка!
— Я проверял.
— Это ужасно, — сказал Косолапов. — Он с ума сошел.
— Что больше всего возмущает, он ведь сам, сам! буковки опустил и сам черточки поставил. Самоцензура такая… Это ли не цинизм!? Это ли не ханжество?
— До
— Слушай, может, его перекупили?
— Нет, не верю.
— С другой стороны, он не виноват, что у Богатырева буквы такие…
Через час пришло еще одно сообщение.
ЛЕОНИД СТАНИСЛАВОВИЧ БОГАТЫРЕВ
САДИСТ ИВАН ЛИЧНО ЕГО ВЫ-АЛ В РОТ!!
Филимонов немедленно уничтожил.
Глава десятая
1
В заведении столь же высшем, сколь и учебном, где Тетюрин имел честь получать как бы гуманитарное образование, преподавался среди прочих дисциплин и такой предмет — теория прозы. Вопросы в экзаменационных билетах формулировались незамысловато: «Роль пейзажа в художественной прозе», «Роль портрета в художественной прозе»… Иногда студенты прикалывались. На соответствующем экзамене Тетюрину досталась «роль портрета», и он шутки ради сделал вид, что не понимает, о каком портрете его спрашивают. Он стал рассказывать о портрете как предмете изобразительного искусства: портрет в гоголевском «Портрете», портрет в уайльдовском «Портрете Дориана Грея», портрет как предмет быта в прозе современных авторов… Преподаватели в этом учебном заведении не отличались догматизмом; профессор охотно принял правила игры и сам предложил на обсуждение несколько литературных весьма предметных портретов. Оба остались друг другом довольны.
Позже, в реальной сочинительской практике, Тетюрин столкнулся с необходимостью если не живописать, то хотя бы обозначать портреты людей в том самом смысле, который и подразумевался экзаменационным вопросом. В реальной сочинительской практике Тетюрин обнаруживал бедность палитры. И не он один. Тетюрин знал в Петербурге писателя, который, не в силах сам что-либо изобрести, выходил на улицу, как маньяк на охоту, чтобы выследить-высмотреть женское лицо, подходящее для его сочинения. Кончилось это для писателя досадной неприятностью. «А что вы на меня так смотрите?» — спросила девушка с выразительными чертами лица (которые этот достойный прозаик, надо полагать, уже никогда не забудет). «Просто я маньяк…» — сказал охотник за портретами, возжелав произвести на красавицу впечатление, а в чем, собственно, его мания, объяснить не успел (а то бы, глядишь, познакомились), — она прыснула ему чем-то в глаза из баллончика да еще сумела ударить ногой что было силы в живот и убежала проворно, оставив инженера человеческих душ корчиться на асфальте.
— Ну и что вы на меня так уставились? — спросила Жанна, меланхолично стряхивая пепел в керамическую ракушку.
Лицо у нее было продолговатое, сильно сужающееся к подбородку и несколько вытянутое вперед, как у зверька; будь Тетюрин художником, он легко бы нарисовал шарж. Глаза большие, красивые, черноплодные. Брось она гранату куда-нибудь в Музей истории города, подумал Тетюрин, с фотороботом проблем не было бы — запоминающееся лицо.
— Нельзя? Я, может, немного маньяк, — повторил Тетюрин чужой опыт, впрочем, ничем не рискуя: они сидели за столом в шумной компании, в № 437, у Жоржа, тот нес какую-то чушь о перспективах разведения форели в отработанной воде на атомных станциях.
Жанна измерила взглядом Тетюрина, какой он маньяк, и, какой он маньяк, Тетюрину объяснять расхотелось.
— Интересно? — спросила Жанна.
— Что именно?
— Раздевать глазами меня интересно? — и отвернулась к Жоржу и стала слушать его.
Тю-тю-тю-тютеньки, какие мы недоступные. Какие мы самоуверенные. Доченька маменькина. Он и не думал раздевать ее взглядом. Он смотрел на лицо. Как сексуальный объект дочка Анастасии Степановны вообще Тетюрина не интересовала. Во всяком случае, сейчас. Это художник (художник слова), пробудившийся в нем, надоумил его глазеть на форму лица. Очень-то надо. Лицо как лицо.