Дайте мне обезьяну
Шрифт:
Состав не столько тронулся, сколько дернулся, а рука уж ручку сама схватила. Удался маневр. Оказавшись в тамбуре, Елена Глебовна обнаружила, что дверь туда, где все остальное, почему-то закрыта. Она мысленно спросила себя, не спавшую двое суток, готова ли провести еще одну ночь в этом холодном тамбуре, и ясно ответила, что готова. Впрочем, поезд еще только набирал ход: вслед за Еленой Глебовной, теперь уже поистине на ходу, впрыгнул в вагон один из ее благодетелей, оказавшийся почему-то не внутри, как того ожидала Елена Глебовна, а снаружи вагона. Он по-хозяйски постучал в закрытую
— Пружина оборвана, как я и думал. Так что все сорок с аккумулятором.
— Вот суки, — услышала Елена Глебовна строгий ответ. — Говорил же я им, учите немецкий. — И, галантно повернувшись к Елене Глебовне, проводник пригласил жестом пройти внутрь.
Тут было уютно. Тут не только работали, но и жили.
Он сказал:
— Плечики.
Держал в руках деревянную вешалку. Слово «Лена» вылезло из-под рукава. Елена Глебовна отвела взгляд, впрочем, не оставленный без внимания. Проводник сказал важно:
— Грех молодости.
Напарник тем временем помогал Елене Глебовне снять пальто. Шевелил, отражаясь в зеркале, густыми бровями.
— Извините, у нас не убрано.
— Ну что вы, — смутилась Елена Глебовна, растроганная обходительностью.
Ей предложили сесть на незаправленную полку (у каждого проводника свое купе, в половину обычного).
— Имейте в виду, только до Даугавпилса. Там сходят. Перейдете в другой вагон. Нам нельзя. Нас иногда контролируют.
— Конечно, конечно, — весьма поспешно, даже слишком поспешно, будто этой поспешностью можно было выразить свою благодарность, воскликнула Елена Глебовна.
— Не хотите ль белье?
— Нет, спасибо, посижу до… до Даугавпилса.
— Это скоро.
— Да, да, посижу.
Проводники нашли нужным представиться. Обоих звали Леонидами. «Меня зовут Леня. Я за старшего». И точно, вместо «Лена» прочиталось «Леня» теперь. «И я тоже Леня, — сказал густобровый, — я помощник». «Лена», — неуверенно представилась Елена Глебовна. Ее давно никто не называл Леной. «В школе меня Еленой Глебовной называют». «А вы преподаете физику?» «Нет, почему же? Русский язык и литературу». «Русскую?» — спросил Леонид-за-Старшего. «А какую ж еще?» — удивилась Елена Глебовна. Странность вопроса она объяснила тем, что ехали они пока еще по Прибалтике.
Леонид-помощник копошился в соседнем купе. Там Елена Глебовна успела приметить большой щит с лампочками и приборами, теперь он, наверное, включал и выключал что-нибудь.
— Я сколько-то заплатить должна?
— А ну, — отмахнулся Леонид-за-Старшего. — Мы за деньги не возим. Это те возят. А мы не возим.
— Но сколько-то надо все-таки, сколько-то принято?
— Да уж чего там, — пробурчал недовольно Леонид-за-Старшего, застегивая рубашку на верхнюю пуговицу. — Это те за деньги возят. У них принято. А нам за деньги, скажете тоже. За что, за что, только не за деньги. Нет, не за деньги.
— А за что? — запоздало поинтересовалась Елена Глебовна, когда отгрохотал встречный состав.
— За что? — последовал перевопрос и тут же высоким голосом ответ
— За доброе слово!
— То-то, — Леонид-за-Старшего пропал в дверном проеме.
Спустя минуту, впрочем, снова явился.
— Это те возят. Сейчас не сезон, все наши едут. А с наших и брать нечего. Ну двадцарик, ну четвертной, ну полтинник, сами понимаете… У них мест свободных полсостава, я знаю. А не берут. Наши граждане не интересны. Как вы такие. Пешком ходите. Вот весна будет, тогда и начнется. Тогда немцы поедут, европейцы, на одном чае зарабатывать будут. Вот рассказывал, ушел, говорит, немец, а сам сорок марок оставил. А это наши с Леней обе зарплаты. В рублях знаете сколько получится… Сколько получится рублей, марка если по курсу? Почему такая вы трезвая, когда мужа похоронили?
— Кто? — вздрогнула Елена Глебовна.
— Вы. Когда мужа похоронили.
— Так, а пьяной зачем быть?
— Но ведь вы же с поминок.
— Нет, — сообразила, о чем речь, Елена Глебовна. — На поминки я не ходила. Не поминала, нет. Только на кладбище.
— Как же так? — изумился Леонид-за-Старшего.
— Да так получилось. Он же мой бывший муж. Мы с ним давно не живем, не жили то есть… Развелись. Ушел он от меня. Вот и все. Взял да и ушел. Сам. Другая семья. Другой город. И ехать туда не обязательно было. Я в школе нужнее… — Елена Глебовна улыбнулась.
— Чужой человек, — заключил Леонид-за-Старшего.
Улыбка Елены Глебовны означала: «Вы все понимаете».
— А вот от Леньки жены уходят. Лень, ты вот помрешь, не придет Алевтина.
— Придет, — отозвался Леонид-помощник.
— Придет, говорит. Помянуть все равно надо.
— А как же не помянуть? — возник из-за спины Леонида-за-Старшего Леонид-помощник. Он держал оприходованную на четыре пятых бутылку «Пшеничной». — Это вам, остаточки, помяните.
В руке Леонида-за-Старшего засиял стакан.
— Чистый.
Забулькало.
— Да вы что, ребята? — испугалась Елена Глебовна. — Я как? Одна буду?..
— Нам нельзя. Мы на работе.
Подумала: «Сплю»…
— Ой! Да вы что, столько много!..
— Пей, Лена, пей, мы за тебя договоримся, не бойся, доедешь.
— Помяните бывшего мужа.
Елена Глебовна выпила залпом, стала поспешно заедать куском копченой колбасы, невесть откуда очутившимся у нее в руке. Изнутри, как водится, потеплело. Оттого, что поезд покачивало чуть-чуть, чуть-чуть, но побольше, запокачивало Елену Глебовну. Уже знала, ждала: голове вот-вот легко сейчас будет, а ногам тяжело, невмочь — ни бежать, ни идти, ни стоять — прикорнуть бы.
Леонид-помощник пропал с глаз долой.
Леонид-за-Старшего кроссворд доотгадывал.
— Пьеса Островского из трех букв.
— «Лес», — ответила Елена Глебовна.
— А ты говорил «Нос»!
— Это ты «Нос» говорил, — откуда-то издалека подал голос Леонид-помощник.
— Что вы, «Нос»… «Нос» — другое…
— Вот не знаете вы: отглагольное существительное в латинском и некоторых других языках.
— В английском, например.
— Как?
— Герундий.
— Ничего себе! — поразился Леонид-за-Старшего.