Дайте стройбату оружие

Антонов В. А.

Сцена есть - театр военных действий.

Режиссёром - сам поработаю.

Артисты - рядышком есть. Целая "дивизия". Неполный полк, ну ничего, это лучше, чем моя сотня.

Мне любую кучку бойцов, подчинённых мне, приятнее и привычнее, дивизией называть.

Зрители по ту сторону фронта сидят.

Главный критик в кремле трубку курит, на карту фронтов поглядывает.

Уважаемые господа, представление начинается!

До нас доносятся

отзвуки близких боев. Линия фронта всего в десяти километрах. Чтобы установить связь со своими, необходимо пересечь линию фронта.

Но первым делом, режиссёру нужны артисты.

Приказываю пришлому лейтенанту оставить в качестве проводника, одного из бойцов, а самому идти и доложить своему начальству, что через шесть часов к ним, как старший по званию, для вступления в командование, прибудет генерал Болдин со штабом. Пусть подготовятся и красноармейцев подготовят.

Лейтенант уходит, а я даю своей сотне, в смысле - своему "штабу", команду: "Бриться, стричься, стираться, подшиваться, чистить сапоги. Привести себя в порядок". Пусть выглядят в соответствии с должностями, которыми я их наделил, когда, возле Минска, войско полковника Светличного под себя подгреб...

Приказав адьютанту постирать и отгладить рубихой мои китель и галифе, я сел на поваленное дерево и приказал привести ко мне шляпинского красноармейца.

– Ну-ка, боец, расскажи мне, что у Вас там в 134-й дивизии за комиссар такой, Шляпин? Как он вами командует, как воюет?

– Никак нет, товарищ генерал, мы с бригадным комиссаром товарищем Шляпиным в 91-й стрелковой дивизии служим. А здесь случайно оказались.

– Рассказывай, рассказывай боец, не смущайся.

– Так я и рассказываю. Комиссар наш из мариупольских рабочих. За Советскую власть воюет с 1919 года. А большевиком стал ещё раньше, после заводской забастовки в шестнадцатом годе, ещё до революции.

Был он на войне красноармейцем, а в мирное время - ротным библиотекарем, потом стал помощникомполитрука, на политрука выучился, политические лекции читал, коммунистами в части руководил, а потом рос - рос и дорос от комиссара полка до комиссара дивизии.

– А сам он из себя каков?

– Товарищ комиссар, с виду медлительный, вроде бы, как увалень и тельпух, но это только с виду. Он сильный, спокойный, большой, медлительный. И умный. Люди чуют его внутреннюю силу, правоту и слушаются его с удовольствием, не так, как иных других командиров. Этот зазря на смерть не пошлёт.

Аккуратный. Мимо лужи не пройдёт, чтобы грязь с сапогов не смыть.

– Как же ты, боец, с таким умным и аккуратным комиссаром в окружение вляпался?

– Не повезло. Немец сильнее оказался, а народ у нас на ту пору

был ещё не обвыкшыйся к войне.

В аккурат, 24 июля наша 91-я дивизия дралась в Балашове. Как попёрли на нас немцы танками, так и смяли нас. Народ, што уцелел, побежал, кто куда.

Дивизия наша родная и генерал загодя, до нашего окружения, ушли на тот берег. Пока мы от танков бегали.

Попрятался остатный народ по оврагам да по кустам. Как ночь настала, пособрал нас комиссар. Поговорил он с нами и порешили мы попытаться за реку Вопь, к своим, уйти. Пошли. А немец шустрее оказался. Опередил нас, все мосты и броды через реку занял. Мы подошли к реке, а немец пальбу начал. Из пулемётов стреляет, из миномётов стреляет, а уж про карабины да автоматы я и не говорю. Люди, как увидали, что за реку хода нет, так и побежали назад.

Комиссар к людям бросился, наперерез. Кричит, останавливает. Матерится, а не обидно, вроде как не матюгами костерит, а уговаривает и успокаивает. Велит на опушке леса остановиться и там ждать его приходу.

Забежали мы на край лесочка и остановились. Посмотрел я по сторонам - нас там в гурте было , вроде, как человек тридцать. А таких гуртов по опушке - несколько. В общем, набралось нас полторы сотни вояк и четыре пушки больших. Решили мы попытать счастья и проскочить за реку возле деревни Мамоново. Тока вышли к Мамонову, нас там и стала немчура окружать на двадцати пяти танках. Покидали мы гранаты своим пушкам в стволы. Пушкари прицелы с пушек сняли и в болото зашвырнули. И снова все побежали в лес.

В лесу собралось сто человек и комиссар. Все напуганные в усмерть, но с четыремя пулемётами. Не бросили мужики пулемёты, знают, што за потерянное казённое имущество спросится.

Лежим мы, значит в лесу. Спим. Разбудил меня комиссар и отправляет, вроде, как на разведку. Не далеко. За ближний лесок. Ночью оттуда, издалече немецкие разговоры слыхать, вот и пошли мы с земляком в разведку. Сначала шли, потом ползли, а как на горочку всползли, так и дышать перестали от страху. Мама родная! Выскочила луна из-за тучи и осветила поле, а там от краю до краю танки стоят. Земляк у нас в колхозе учителем был. Так он считал, а я от немца сторожил.

Насчитал земеля почти семь сотен танков. Я и не знал, что их стока бывает.

Вернулись. Доложили комиссару. Лежим, пытаемся уснуть, голод и жажду терпим, а перед глазами СЕМЬ СОТЕН танков. Ужасть.

Лесок наш жиденький, молодой. Налетят немецкие бомбёры - спрятаться негде будет. Всем каюк придёт.

За полтора часа до темноты, собирает нас всех, комиссар в кружок и говорит: "Не мы немцев боимся, а немцы нас боятся. Согласны снова пойти на прорыв?" "Согласны!"