Даю уроки
Шрифт:
– Почему, дорогой Меред, вы особенно подчеркнули, что чал от красивой верблюдицы?
– спросил Самохин, еще разок коротко сглотнув.
– Разве это имеет значение?
– Он поставил пиалу, начал вслушиваться в себя, замерев, полузакрыв глаза.
– Громадное! Наигромаднейшее, уважаемый Александр Григорьевич!
– Меред не позволил себе улыбнуться, только на Знаменского скосил лукавые глаза, приятельски чуть-чуть ему подмигнув.
– Красивое только и лечит! Возьмем, к примеру, ту же девушку... Какая разница, в конце концов, какое у нее лицо? Если вдуматься! Но мы тянемся к красоте, ибо это главный
– Вы где учились, Меред?
– смеясь, спросил Знаменский.
– Не на философском ли факультете?
– Выше, выше поднимайте, дорогой Ростислав.
– Может, в академии общественных наук?
– спросил Самохин.
– У нас? В Москве?
– Выше, выше поднимайте, уважаемый Александр Григорьевич!
– В инспектуре ЦК?
– спросил Самохин, повнимательнее глянув на Мереда.
– Это, конечно, совсем высоко!
– Меред почтительно свел ладони.
– Но я еще выше учился.
– Ну, брат!
– радуясь этому веселому малому, наиграл изумление Знаменский.
– Разве есть что выше?
– Есть, дорогой!
– Меред выждал, округлил глаза, таинственно понизил голос.
– Я у жены учился. И учусь. А она у меня секретарь обкома.
– Он развел руки, уронил голову.
– Вы знаете, что это за наука - каждый день, каждый день, каждый день? И ночью тоже! Нет, это вам не академия общественных наук! Что академия?! А вообще-то я окончил семилетку и курсы киномехаников.
– Так, так, очень забавно излагаете, - сказал Самохин и позволил себе улыбнуться, тем более что чал, который он потягивал, кажется, начинал завоевывать его доверие.
– А теперь определим нашу программу. Я бы хотел прежде всего встретиться с руководством.
– Прежде всего мы встретимся с шурпой, - сказал Меред и молитвенно повел носом.
– Слышите благоухание? Несут! Шурпа - это суп, где встретились барашек и козленок. Какой там суп! Это - блаженство! На три пальца огненного жира! Под шурпу можно выпить бутылку водки и никто не заметит, что ты пьян!
– Три пальца жира?!
– ужаснулся Самохин.
– А для начала икорка паюсная, рыбка горячего и холодного копчения... Все наше, все дарит нам Седой Каспий! Прошу!
Две официантки с двух подносов сгружали на стол пленительнейшую еду, эти дары Седого Каспия, разом смешавшие свои царственные запахи. Официантки действовали быстро, споро, отмелькали их полные руки, и женщины удалились, отмелькав внушительными бедрами, а на столе, на скучной только что скатерти возникла скатерть-самобранка с яствами.
– Прошу! Скромный завтрак...
– Меред даже голову свою круглую и кудрявую вобрал в плечи, таким скромным считал он свое угощение.
– На скорую, как в России говорят, руку... Вам что налить, Александр Григорьевич, "кубанскую", "столичную"?
– Но я страшусь жира! Какая там водка?!
– Бедный Самохин утратил всю свою сановность.
– Мне бы творожку немного...
"Смертельно больной старик..." - вспомнились Знаменскому слова Ашира. И вспомнилась расплавленная площадь перед аэровокзалом, на которой померещился Ашир Атаев. Померещился, не явился. А они вот здесь, слуги его затеи. И чал на столе. Но еще и эта еда замечательная, которая старику страшнее яда.
–
– А страшиться надо только змеиного укуса и предательства друга.
– Из лекций жены?
– спросил Знаменский.
– Н-е-е-т! Это народное. Жена меня учит марксизму-ленинизму.
– Да?!
– оживился Самохин.
– А! Икорки я все же отведаю! Но копченостей - ни за что! И не упрашивайте! Это главные мои враги!
– Главные наши враги - сомнение в своих силах и робость при исполнении желаний!
– провозгласил Меред.
– Так выпьем же, друзья, чтобы эти враги никогда не мешали нам в ответственный момент!
– Шутник вы, шутник, я гляжу!
– Самохин судорожно тер ладони над столом, не решаясь и уже почти решаясь протянуть руку к чему-либо из этих яств.
– А! Рюмочку я все же выпью! Крохотульную!
– Чал все снимет, - сказал Меред.
– Да, обучен ты совсем не худо, - сказал Знаменский.
– И все жена?
– Зачем про жену спрашиваешь? Нельзя спрашивать про жену! Нет, это еще до нее. Киномеханик - тоже наука. Везде свой человек. Даже грабитель в пути не остановит. Он знает, что человек везет фильм к чабанам. Я прошел большую школу, друзья. Потому я такой веселый, что я такой ученый. А жена, что жена? Я - несчастный человек. Я не могу вас пригласить к себе домой. В туркменском доме хозяин муж. А как я, скажите, могу быть хозяином в своем доме? Нет, конечно, не совсем несчастный человек, но все-таки я немножко неудачно женился. Меня оправдывает только то, что тогда она была всего лишь инструктор райкома комсомола. Выпьем, дорогие москвичи! Мои заботы - не ваши заботы!
– Александр Григорьевич, вам не стоит, пожалуй, - сказал Знаменский, глядя, как мучается старик.
– Да, да! Вы правы, правы!
– Самохин отдернул от рюмки руку.
– А вы пейте! Пейте! Я хоть посмотрю! Мне легче делается, когда смотрю, как пьют. Будто сам пью! Эх, рыбки золотые, подружки мои заклятые!.. Отгулял, отгулял...
– Слово даю, я не враг вам, чал все снимет, - сказал Меред.
– Но лучше не пейте, если не верите. Без веры ни в чем нет радости. А мы давайте выпьем, Ростислав Юрьевич! Какие у вас часы замечательные! "Омега"! Не люблю дорогие вещи. Жена говорит, что дорогая вещь хуже аркана.
– Это из уроков марксизма-ленинизма?
– усмехнулся Самохин.
– Именно! У меня замечательная жена! Но я несчастный человек... Поехали!
Они вдвоем выпили, разом опрокинув рюмки, а Самохин схватил свою пиалушку с чалом и стал пить, судорожно глотая. Бедный, бедный старик... Он вдруг вскочил, бодро объявив:
– Идея! Пойду, вздремну часок. Хоть и недолог был полет, но перепад давлений ощутим. К морю спустились, как с горы. Всего часок, и я буду, как огурчик.
– Счастливый, что может улепетнуть от этого стола, где все будто помечено было для него скрещенными костями и черепом, Самохин даже помолодел, уверенными стали его движения.
– А графинчик с чалом прихвачу. И малюсенький кусочек икорки. Что еще?
– Глаза его всматривались и меркли, всматривались и меркли, всюду натыкаясь на скрещенные кости и череп.
– Все! Долой соблазны!
– Он подхватил графин, пиалушку, отмахнулся в последний миг от тарелки с икрой и бодро, прямо держась, важно ступая, отбыл.