Дажьбоговы внуки. Свиток первый. Жребий изгоев
Шрифт:
Простые вои мечами не бьются. А витязи-кмети — топорами гнушаются.
Славимир прикрыл на ходу глаза, нимало не опасаясь споткнуться — чего там опасаться, если за сорок лет вся поляна святилища исхожена вдоль и поперёк, поневоле знаешь, куда в следующий миг ногу ставить — и мысленно потянулся к мечу. И тут же отпрянул — взаболь отпрянул, не мысленно. От меча повеяло силой — не человеческой силой, первобытной мощью, предвечной силой богов.
Боги, — смятённо подумал волхв, открывая глаза, чтоб не споткнуться — умение
Калина оборотился, словно услышал мысли волхва. Коротко усмехнулся и, чуть пригибаясь, пролез внутрь храма.
Меч лежал у подножья капа, на двух постелях — холстине и тонко выделанной бычьей коже. Ножны старой кожи, крашеные под морёный дуб, серебряная оковка со священным узором, ухватистая рукоять тиснёной бересты, серебряное оголовье в виде головы сокола.
Древняя работа.
— Древняя работа, — словно откликаясь на мысли Калины, обронил волхв задумчиво. — Очень древняя. Очень.
Калина молчал.
— Мне даже трудно представить, насколько древняя, — всё так же задумчиво сказал Славимир, коснулся рукой ножен и меча, чуть вытянул из ножен клинок, полюбовался струями бурой стали.
Плеснуло в глаза огнём, ломано полыхнул стремительный переплёск клинков, мелькнула в тумане и дыму чья-то волосатая морда с разъятым в крике ртом, потом всё снова затянуло кровью и пламенем…
— Работа самого Сварожича, — чуть слышно прошептал Калина, не отрывая глаз от благородной стали и ломающихся на лёзе искр света. — Это меч… из зброярни самого Перуна…
Волхв метнул на Калину быстрый взгляд, но ничего не сказал, вдвинул меч обратно в ножны и уложил обратно на кожу.
— Сто лет тому подобный меч носил Святослав Игорич, Князь-Барс, — всё так же тихо сказал Калина. — Это необычный меч.
— Вестимо, — так же тихо сказал волхв. Мечи богов простыми не бывают. Тысячи воев пойдут за обладателем этого меча, смерти не страшась, на стрелы и копья, под мечи и топоры. На них обоих, на волхва и воя вдруг снизошло что-то огромное и могучее, словно рядом с ними неслышно возник кто-то громадный, непредставимо сильный и мудрый, смотрел на них, слышал и ждал. А в таком присутствии не принято говорить громко. — Такое оружие сходит на землю редко. Откуда у тебя этот меч?
— От отца достался, — Калина говорил, с трудом находя верные слова. — А ему — от его отца.
— А ему?
— Я не знаю, — Калина вздохнул. — Дед никогда об этом не рассказывал. Тут тайна какая-то. Есть только вот это…
Сухая тонкопалая рука уронила на холстину перстень. Тонкая серебряная скань, искусно выделанная в виде волчьей головы с малюсенькими осколками рубинов в глазах.
Славимир слегка побледнел.
— Вижу я, владыко, тебе перстень этот ведом, — негромко сказал Калина.
— Да, — глухо произнёс волхв, протянул к перстню руку,
— Это тоже… память из Святославлих времён.
— Как звали твоего деда? — внезапно спросил волхв.
— Некрас Волчар, — не задумываясь и не сомневаясь, ответил Калина. — Он осел в кривской земле восемь десятков лет тому. Такова была воля меча…
— Воля меча… — задумчиво протянул Славимир, ничуть не удивляясь. Конечно, меч непрост, он почти живой. У него есть своя собственная воля… — Твой дед жив?
— Нет, — Калина покачал головой. — Он погиб на Судоме.
Волхв задумчиво покивал.
— А отец?
— Он тоже умер. Двадцать лет как.
Волхв задумался.
— Наша семья — хранители, — продолжал Калина. — Мы не можем пользоваться мечом сами, мы должны передать этот меч достойному.
— И… — волхв почувствовал, что задыхается — он вдруг понял.
— Сегодня ночью мне было видение, — прошептал Калина.
Горы вздымались к низкому, свинцово-серому небу, упирались в него заснеженными пиками, высились непредставимыми громадами, навевая лёгкий страх и мысли о непредставимом величии.
В серых тучах мелькнули молнии, прокатился лёгкий рокот. Потянуло грозой — сыростью и огнём.
В клубящихся тучах проступил чей-то лик — сначала едва различимо, потом всё яснее — чуть прищурясь, на землю, на подножья гор, на оторопелого Калину сурово глядел могучий бритоголовый длинноусый муж.
— И что тебе было велено? — спросил поражённый волхв. Впрочем, чему дивиться — воля богов есть воля богов.
— Мечом должен владеть полоцкий князь Всеслав Брячиславич, — всё так же тихо, но твёрдо сказал Калина и опустил глаза.
Деревья расступились, и князь увидел святилище. А вместе с ним — и толпу вокруг холма.
Взлетел многоголосый торжественный крик. И тут же смолк.
Мало не вся витебская волость собралась к утру около храма. Всеслав невольно ахнул, но тут же понял — чем больше народу увидит то, что сегодня предстоит ему, тем лучше. Весть о том, что случилось в святилище, тонкими ручейками растечётся по всей кривской земле — не только по Витебской, Полоцкой и Минской волостям, но и в Смоленск, в Плесков… в Новгород. И искра надежды, ещё тлеющая в душах ревнителей родной веры, при этих вестях возгорится ярче…
Всеслав в полном молчании проехал к воротам святилища, ощущая на себе пристальные взгляды кривичей — мужиков и баб, детей и стариков, кметей и бояр, воев и даже холопов.
Славимир ждал в воротах — длинное одеяние из медвежьей шкуры со священной вышивкой, гроздья оберегов, священный шелом из медвежьего черепа с лосиными рогами. Резной посох рыбьего зуба, распущенные космы седых волос, пронзительный взгляд из-под косматых бровей.
Князь спешился.
Земно поклонился волхву.