Дажьбоговы внуки. Свиток первый. Жребий изгоев
Шрифт:
Ростислав Владимирич медленно брёл вдоль берега, не обращая внимания ни на волны, лижущие песок прямо около его ног, ни на двух кметей за спиной — не для опасу (кого и опасаться-то Ростиславу в Тьмуторокани!), для чести княжьей. Никого не хотелось видеть.
Ярославичи взяли его детей!
Ростислав предчувствовал что-то такое, потому и отрядил на Волынь Шепеля. Поздно отрядил!
Князь в ярости сжал в руках поднятую с песка ветку, мокрое дерево треснуло в руках. Ростислав теребил обломок, не видя, что делает.
Он возьмёт
И Чернигов — тоже!
Ярославичи пожалеют, что родились на свет, если с его детьми хоть что-то случится!
Словно видение всплыло перед глазами осунувшееся в отчаянии лицо Ланки, молящие огромные глаза в обрамлении волны чёрных волос.
— Прости, Ростиславе!
— Ты-то в чём виновата? — прошептал князь, словно жена и впрямь могла его слышать. Не слышала — как приехала вчера в Тьмуторокань, так и до сих пор в терему у себя, вся в слезах. Едва сумела вчера рассказать про то, как всё случилось.
Ростислав слушал, комкая в пальцах сыромятный ремешок завязки сапога, так же как сейчас теребил ветку.
— А кметь мой что же?.. — спросил он, вскинув глаза. — Которого я к тебе посылал? Шепель?
— Мальчишка-то? — печально усмехнулась Ланка. — Опоздал он. Изяславичи через час после него уже в Кром владимирский ворвались…
— Где он сейчас?
— Погиб твой Шепель, — ответила Ланка всё так же печально. — Две стрелы получил и со стены в реку упал у меня на глазах.
Князь только кивнул и вновь потерянно опустил голову. Винить было некого, опричь себя самого. Поздно спохватился — хоть бы седмицей раньше Шепеля во Владимир отрядить.
Да и кто мог бы заподозрить такое?!
До сих пор не в обычае было у русских князей брать друг у друга детей в заложники!
Ярославичи переступили какую-то невидимую межу.
Он — тоже переступил. Но он не первый — и до него воевали меж собой князья. И Владимир убил Ярополка ещё почти восемьдесят лет тому! Но приютил у себя его сыновей, воспитал их как своих. Иное дело, что выросшие сыновья передрались меж собой…
Детей старались не мешать в междоусобицы.
До сих пор.
Теперь наступало какое-то новое время.
Страшное и странное.
— Чего они хотят? — почти неслышно спросил князь, почти не подымая головы.
— Они хотят, чтобы ты утихомирился, — Ланка смотрела в окно. Сухими глазами смотрела — почти всё выплакала, пока ехала из Вышгорода в Тьмуторокань.
— Куда они хотят меня свести? — голос Ростислава стал бзжизненным. — На какой стол?
— Они согласны оставить тебя на Тьмуторокани, — возразила Ланка с неприязнью даже (и как-де он может в сей час думать о столах и престолах?). — Но только тебя. Детям нашим Тьмуторокани от них не видать…
Кажется, это был конец. Конец всем мечтаниям, конец степным походам и одолениям на враги, конец Великой Тьмуторокани. Ибо никогда Ярославичи не смирятся с тем, чтобы он (изгой!) настоль возвысился, пусть даже и за счёт Степи. И его детям достанутся
А впрочем…
А впрочем, есть ведь ещё Всеслав Брячиславич! И его помощь была очень даже значима для Ростислава нынешним летом, когда удар Всеслава на Плесков помог ему воротить Тьмуторокань.
— Княже!
Ростислав Владимирич вздрогнул, недоумевающе поглядел на измочаленную в руках ветку, отшвырнул её в сторону.
Кметь подбегал крупным рысистым шагом.
— Княже, гонец прибыл! Посольство от Всеслава Брячиславича! Вечером будут в городе!
Вот оно! Ростислав Владимирич выпрямился.
В укромном покое княжьего терема тихо, зато за стенами мерно шумит море, бросаясь на берег и разбрызгиваясь мелкими хлопьями. Ростислав пристально разглядывает полоцкого посла, задумчиво царапает вилкой скатерть. А тот сидит в углу, привалясь спиной к стене и почти утонув в тени. Глядит безотрывно.
Гридня Владея, Всеславля посла, Ростислав смутно помнил ещё по торческому походу пятилетней давности, хотя тогда полоцкий князь и его дружина воевали неохотно, без особой удали. Владей же запомнился больше своей удалью на пирах, хотя и не только — витязя торческого повалил в поединке, Салчея-князя. А вот видно, и не только на бою да на пирах Владей первый, если Всеслав-князь ему доверил посольское дело править.
Ростислав глядел исподлобья — на душе было смурно и смутно. Вся дружина уже знала про то, что сотворилось на Волыни. Разве скроешь? Небось и в городе уже знают, — подумал раздражённо Ростислав, вспомнив сочувственное лицо Колояра Добрынича — городовая старшина со старшей дружиной, тоже смурной и смутной, сейчас пировала за стеной, в гридне.
Больше того — наткнувшись на понимающий взгляд полоцкого гридня, Ростислав вдруг понял — и этот знает! Стало быть, и Всеслав — знает?! Откуда? Альбо Владей уже здесь, в Тьмуторокани прослышал?
Прояснилось скоро, как только разговор затеялся.
— Княже Ростислав Владимирич! — Владей откинул со лба сползший чупрун, первым бросив играть в гляделки. — Всеславу Брячиславичу ведома твоя нынешняя незадача…
— Откуда?! — хмуро бросил тьмутороканский князь.
— У господина в Киеве есть свои люди, — пожал плечами полочанин. — Прознали они, что Ярославичи твою семью взяли, вот весть и прислали в Полоцк.
— В Полоцк, значит, — процедил князь, сузив глаза. На миг в душе встала буря — отчего это у полоцкого князя повсюду свои люди?! А у него… И почти тут же гнев сменился подозрением — а честно ли играет с ним полоцкий князь?! Уж не целит ли он сам на Киев?!
— Ты потому и приехал? — спокойно (очень спокойно!) спросил Ростислав.
— Не только, княже Ростислав Владимирич, — гридень едва заметно (не оскорбить бы князя) шевельнул усами в усмешке. — Не только.
— Чего хочет Всеслав Брячиславич? — отрывисто бросил наконец Ростислав.