Даже не думай!
Шрифт:
Почему-то всё то время, что еле-еле тянулось, пока мы наслаждались отлично приготовленными шашлыками, я думала именно о Флейме.
Поначалу я еще пыталась вникнуть в суть разговора Тимура с Милой. Они говорили об аукционах Сотбис и Кристис, о покупке раритетного серебряного сервиза за восемь тысяч евро и о том, сколько с него можно будет поиметь через несколько лет.
Если бы Марр сидела бы напротив и тоже слушала весь этот бред, а щебетание Милы и длинные рассуждения Тимура казались мне полнейшей ерундой, я бы подмигнула подруге. А потом, отправив ей смс с помощью спрятанного
Ты предупреждала, что надо держать нос по ветру? Присматриваться к увлечениям Керимова? Пожалуйста, Марин, я следую твоему совету. Например, только что я узнала, что Тимур увлекается антиквариатом, а еще, что его отец довольно богат, раз позволяет своему сыну такие нереально огромные, по моим меркам, траты… Тем более на такую ерунду, как какой-то сервиз.
Да, черт побери, я немного в шоке. Но все же. Это ничего не меняет.
Знать, чем увлекается твоя несостоявшаяся жертва соблазнения (ведь именно эту роль мы отвели для Тима?), этого так катастрофически мало. По крайней мере, для меня. Кто-то другой извлек бы из этого пользу. А вот я, наверное, просто не умею.
Что толку от моего знания о любви Керимова к аукционам и коллекционированию редких вещей? Я даже не могу поддержать разговор».
Да… действительно, мне нечего было сказать Миле и Тимуру, ведущим непринужденную беседу о стоимости редких картин. Мне не были известны даже имена художников, их написавших. Не о чем говорить.
Я превратилась в молчаливого наблюдателя и, прикрыв глаза, с вежливой улыбкой наблюдала за оживленным разговором Тимура с его подругой. Лешка изредка подавал признаки жизни, временами переворачиваясь на диване, он то принимался ныть, что у него болит голова, то, наоборот, с азартом пускался в спор о каком-нибудь серванте красного дерева.
Сумасшедший дом. Все помешались на антиквариате.
Ну и ладно.
Я улыбалась, но, вопреки цветущей на губах улыбке, призванной уверить всех в моем замечательном настроении, этого самого настроения не было совсем. Внутри разрасталась тревога за Андрея. Вопреки предположениям Марины, мой друг так мне и не перезвонил.
Я чувствовала себя неуютно — стоящей на краю пропасти в ожидании неизбежного падения. Если я все оставлю как есть, не сделаю не одной попытки исправить ситуацию, Флейм… он, гордый. Что бы там Марр ни говорила. Он никогда не станет унижаться перед человеком, который его предал. И если… — … Плаксе. Но зачем тебе-то это нужно, Тим?
Голос Милы вырвал меня из раздумий. Сознание выцепило из речи Осинской это давно знакомое мне со школьных времен прозвище, и я, наконец, прислушалась к разговору.
Оказалось, что от темы антиквариата обсуждение уже давно ушло в сторону нашей общей с Керимовым проблемы. Лешка смотрел на меня с интересом.
— Какая разница? Мы уже оба по уши в этом дерьме. Журналисты роют носом землю. Ты сама говорила, что даже универ уже стоит на ушах. Мерцалова добралась до нашей группы.
— Добралась, конечно! Почему бы ей не добраться, если ты увез Ветрову из города. Это только
— Ее мои предки забрали, — уточнил Тимур, лениво потягивая вино из пузатого бокала.
Парень не выглядел раздраженным и взвинченным, в отличие от сидящей будто на иголках Милы. Девушка же явно нервничала. Своими вопросами Осинская определенно хотела добиться от Керимова какого-то признания. В чем? Кто его знает…
Тимур, по своей привычке, ловко избегал острых углов. И «ловиться» в хитро расставленные ловушки Милы не собирался.
— Еще лучше. Теперь и родители в это ввязались. Журналисты от вас не отстанут, Тимур, я это чую. Они не раздуют из этой глупой истории настоящий скандал!
— Милка, а ты не дрейфь. Черный пиар — это тоже пиар, — влез вдруг со своими комментариями опять оживившийся Лешка. — Тимур, может, даже разрешит тебе дать пару интервью для местных журналов. И ты, как верный боевой конь…
— Чтоооо?!
— Не хами, — Тимур предельно холодно оборвал дурацкое хихикание брата. Младший Керимов спрятал улыбку и вновь затих, так и не закончив своей фразы.
— А ты что молчишь? — вдруг обратилась ко мне Осинская. Я, которая всеми силами, старалась сидеть тихо и незаметно, разочарованно вздохнула.
Ну, что ей от меня надо?
— А что ты хочешь от меня услышать, Мила? — с все той же вежливой улыбкой поинтересовалась я у одногруппницы.
— О, да. В кои-то веки нашей задаваке нечего сказать. Между прочим, это и тебя касается.
— Это только меня и касается, — я перестала улыбаться. — И я никого не просила мне помогать. Тимур об этом прекрасно знает.
— Ветрова, только не начинай снова! — предостерегающе предупредил меня Керимов, сверкнув глазами из-под взлохмаченной челки.
Я усмехнулась.
Тимур прав. Все, что хотела, я ему уже сказала и даже несколько раз. А объяснять Осинской что бы то ни было — нет смысла. Так что начинать я ничего не буду.
— А вообще, Ветрова, скажи нам, — Осинская сделала театральную паузу, — раз уж ты все равно с нами в одной лодке, а от кого ты собственно залетела? И где этот безответственный***ак, который теперь не станет папочкой?
Воздух не вышибло из легких только потому, что я никогда не позволяла себе забыть, на какие гадости способна Мила, когда дело касается ее любимого Тимура. Я ждала от нее, конечно же, вовсе не этого вопроса. Но с другой стороны, что еще эта любительница сунуть нос в чужие дела могла у меня спросить?
Несостоявшийся отец моего ребенка — черт, и почему всех волнует именно это?
Я прямо взглянула в зеленые глаза Осинской, собираясь выдержать ее взгляд во что бы то ни стало. Она хотела меня смутить? Пусть обломится!
Подружке Тимура, которая в отличие от меня, до сих пор мечтает о взаимности со стороны Керимова (наивная дура — наше разлюбезное Величество никогда не опуститься до такого уровня), будет полезно встряхнуться.
— Отец ребенка? — я невинно хлопнула ресницами, про себя немного жалея, что не нашла времени, чтобы накрасить глаза. — Это Тимур, — уверенно заявила я, улыбаясь, как примерная девочка.