Де Рибас

Феденёв Родион Константинович

— Может быть, короля нет в Неаполе? — спросил Орлов после доклада.

— Я думаю, к вашему приезду он там будет.

— Да бог с ним. С женой нам сподручнее дело иметь. — Он выпил квасу из берестяной кружки, подумал и добавил: — мы с Грейгом в итальянском не очень сильны. Будете нас сопровождать.

— Но… я ведь докладывал вашему превосходительству…

Орлов усмехнулся в ответ:

— Цезаря не ослушаться — век лапти плести.

Встречающих в порту Неаполя не было, лишь три кареты с королевским вензелем на дверцах поджидали Орлова и его свиту на набережной. Неаполитанский залив от Мизено до мыса Кампанелла

укрыли низкие тучи. «Итак, я нарушаю запрет королевы, — обдумывал Рибас свое положение. — Чем это обернется? Я жгу мосты или моя дерзость оправдана?»

— Нищих тут больше, чем в Петербурге, и город грязный, — сказал Орлов, поглядывая в окошко на мелькнувшую паперть Монте Оливетто.

В зале приемов возле невысоких окон Рибас увидел Лос Риоса и отца. Как только вошел Орлов — противоположные двери распахнулись и через их проем король Фердинанд IV ввел под руку Каролину. Ее пышное платье с вышитыми золотой нитью листьями лавра колыхалось вдоль бедра короля. Орлов был в новом мундире генерала-аншефа, который для этого случая доставили из Ливорно. На груди сиял орден Георгия Победоносца первой степени — высшая награда российской империи. Орден был прислан с курьерской почтой и с рескриптом, что к фамилии Орлов теперь прибавлен титул Чесменский.

— Нам приятно видеть вас, генерал, в нашем дворце, — сказала Каролина, изобразив лишь тень улыбки. — Мы много слыхали о вас и личное знакомство поможет нам в дальнейшем, когда вы посетите нас с официальным визитом.

— Рад этому сейчас и буду рад впредь, — коротко ответил Орлов, чуть склонив голову.

Рибас держался за спинами офицеров свиты. Дон Михаил заметил его и отвел глаза в сторону.

— У нас сегодня поздний завтрак, — сказала Каролина. — Мы приглашаем вас, генерал, разделить его с нами.

Все проследовали в соседний зал, где на столе золотился кофейный сервиз, стояли блюда с неаполитанскими сладостями и фруктами. За стол сели Каролина, Фердинанд и Орлов. Их свиты жались у входа, образовав две настороженные группы. Каролина угощала Орлова неаполитанским печеньем из миндального теста, он вежливо поинтересовался рецептом, и она живо объясняла, как надо добавлять настой из соцветий апельсина и лимонный сок. Присутствующие были само внимание. Король до сих пор не проронил ни слова, лишь иногда улыбался тонкими губами широкого рта. На вопрос о первом впечатлении о Неаполе, Орлов сказал, что это исключительно чистый и богатый город. Офицеры свиты внесли подарки, и Орлов преподнес Каролине серебряную шкатулку с бриллиантовым полумесяцем на крышке. Фердинанду он вручил ружье в самшитовом с золотыми скобами футляре. Каролина сдержанно поблагодарила генерала, а Фердинанд, раскрыв футляр, тут же раскрыл рот, поразившись великолепию инкрустированного ложа, и, наконец, нарушил молчание, горячо приглашая генерала посетить кабинет охотничьих трофеев, где прибывшие увидели кабанов с рогами горных козлов и ланей с клыками вепрей — Фердинанд именно таким образом поправлял природу. Он долго не мог найти достойного места для подарка Орлова, а потом, извинившись, вышел.

— Здорова ли ваша венценосная мать Мария-Тереза? — осведомился Орлов у королевы.

— О, она вся в государственных делах. Пишет, что мечтает о прочном мире повсюду, чтобы подготовить реформы.

— Да. Реформы хороши в мирное время, — ответил Орлов. — Да вот османы не дают никому мирно жить.

— Может

быть, ваши условия для них слишком тяжелы?

— Эти. условия они обеспечили себе сами, объявив нам войну. Но я уверен, как только мы войдем в Константинополь, то начнем торговать с Неаполем через Босфор и Дарданеллы, а не кружным путем через Гибралтар.

Каролина благосклонно кивнула. А в это время из боковой двери вышел русский офицер в мушкетерском мундире. Гигант Орлов в недоумении уставился на него — в свите этого офицера не было. Но вот странно: шнуры-аксельбанты украшали оба плеча офицера, а не одно правое, как это полагалось по уставу. И шляпа была на нем солдатская с медной пуговицей над левым глазом! Странный офицер поклонился и обратился к королеве:

— Простите, ваше величество, что помешал вашей беседе… Но по совершенно неотложному делу мне необходимо видеть короля.

Где Орлов видел этот широкий узкогубый рот, этот обвислый нос?

— У его величества дела, — сказала Каролина подчеркнуто серьезно. — Он готовится к отъезду в Амальфи.

И только тут Орлов узнал в офицере короля, остолбенел, но, припомнив давние рассказы о его величестве, решил его не узнавать.

— Разве я не попрощаюсь с королем? — спросил он. — У меня к нему есть просьба.

— Я с удовольствием передам ему вашу просьбу! — воскликнул «офицер».

— Дело — пустяк, — сказал Орлов. — В походе против турок участвовал офицер его величества волонтер Рибас. Его поведение в бою было достойным, и я повысил бы его в чине, но он состоит на службе неаполитанского короля.

«Офицер» заверил, что обо всем сообщит королю и скрылся за боковой дверью. Каролина проводила Орлова в зал приемов и, проходя анфиладами комнат, опускала голову и зажимала смеющийся рот рукой. Она простилась с генералом, и уже на лестнице он услыхал ее далекий звонкий хохот.

Конечно, Рибас был благодарен Орлову, но с досадой, может быть, преждевременной, думал о том, насколько он ничего не значит при неаполитанском дворе, если Каролина не обратила внимания на то, что он нарушил ее запрет.

Неаполь не понравился Орлову и даже сокровища Портичи не вызвали его интереса. В Портичи они встретили старого знакомца Прокопия Акинфовича с женой, приехавших в Неаполь неделю назад. Прокопий Акинфович уже не говорил о ссудных кассах, а его жена взяла Рибас а под руку и заговорила о поразивших ее неаполитанских нравах:

— Здесь, если обмануты, то хвастают этим, как будто что-то выиграли! Я купила кусок лавы из погибшей Помпеи. Мне сказали, что на ней отпечаток лица женщины — несчастной жертвы извержения Везувия! Но все это оказалось обманом. Люди приходили в гостиницу, где мы остановились, и гадали, насколько я буду в восторге от такого обмана! Неаполитанцы — жестокие веселые дети. Среди них есть великие люди, но это певцы-кастраты! Правда ли, что здесь торгуют женщинами?

Это было правдой. Но Рибас не стал говорить, что безнравственным промыслом занимаются иногда и матери, и братья, и отцы тех, кого они продают. Пол в музейных кабинетах Портичи был выложен мозаикой, добытой из раскопок Геркуланума. Кабинет героев соседствовал с кабинетом поварских инструментов.

— Сеньора, — сказал Рибас, — вы видите эту слезохранительницу?

При виде небольшой стеклянной чашки, в которую во времена оно несчастные собирали свои слезы, даже Орлов остановился и покачал головой.