Де Рибас

Феденёв Родион Константинович

— Негоциант в двух кварталах отсюда. Возьмем карету или прогуляемся?

В Неаполе считалось весьма зазорным, если дворянин шел пешком даже один квартал, поэтому предложению Витторио Сулина несколько удивило подпоручика, но он решил пройтись — зыбкая палуба «Короля Георга» еще давала о себе знать. Только Рибас успел подумать, какую это посыльную авизу дожидались в порту Витторио и его друг-негоциант, как путешественник сказал:

— Алехо — большой знаток. Одна беда — не торгуется. Сорит деньгами. Представьте, в окрестностях Пизы не снял, а попросту купил для себя палаццо.

— Вы живете в нем?

— Последний

месяц.

«Занятно, — усмехнулся про себя Рибас — Встретил ты своего Алехо неделю назад, а живешь у него последний месяц. Что за человек этот путешественник? Для лжи он слишком беспамятен».

Они вошли в ничем не примечательный двухэтажный дом, но прихожая была со сводчатым расписным потолком. Витторио указал на несколько гнутых жестких кресел:

— Присядьте, я мигом.

Он поднялся по лестнице наверх, а из-под сводов к Рибасу тотчас вышли двое мужчин. Один из них, в вишневом новомодном фраке, спросил у Рибаса по-итальянски:

— Вы кого-то ищете?

— Нет, — ответил Рибас, а вишневый растянул свое лунообразное лицо в подобие улыбки, сказал своему спутнику по-английски: «Сразу видно, что этот пройдоха пришел не просто так». А для Рибаса на итальянском:

— Но с какой целью вы здесь?

Рибас помедлил с ответом и снова услыхал по-английски: «Эти итальянцы выводят меня из себя. Высокомерны, как султаны, но скудоумны, как их рабы. Взгляни на этого подлеца — он не желает говорить со мной!»

— Отчего же, я всегда к вашим услугам, — сказал теперь уж по-английски Джузеппе, а затем лайковой перчаткой с замшевым раструбом что есть силы хлестнул по лунообразному лицу — мужчина отшатнулся, капельки крови сразу же выступили на его щеке — металлические крючки на раструбе перчатки сделали свое дело.

— Шпага или пистолеты — выбирайте сами, — учтиво сказал подпоручик. — Я жду вас завтра в семь у Северного источника возле канала.

Он вышел на улицу и зашагал вниз к порту. «Эти люди не похожи на приятелей князей Ризелли. Вряд ли бы Ризелли наняли их для ссоры со мной. Уж слишком они неуклюжи. Но этот путешественник… ловко свел меня с ними. Зачем?» В этот момент он услыхал сзади торопливые шаги, опустил руку на эфес шпаги и обернулся — Витторио Сулин догонял его.

— Простите, простите, мы разминулись с моим негоциантом, — затараторил путешественник. — Из консульства он успел уйти в «Тосканский лавр».

«Значит, мы были в консульстве, и у меня завтра дуэль… Занятно. Однако, похоже, что путешественник ни о чем не осведомлен».

— В каком консульстве мы были?

— В Английском, оно тут недавно, я не нашел консула сэра Дика, но мне сказали, что Алехо ждет в «Тосканском лавре».

«Уж не этого ли сэра Дика я стеганул перчаткой? Ну да ладно, вопросы пока неуместны. Посмотрим, что за птица этот негоциант».

— Алехо болен, смертельно болен, — снова, как бы отвечая на мысли Рибаса, затараторил Витторио Сулин, — и это не мнительность состоятельного человека. Вот уж год, как он лечится на тосканских водах, и здешние эскулапы советуют ему навсегда осесть в Италии — так замучили его лихорадки.

Теперь возле таверны стояли две лаково-коричневые кареты и шестеро слуг, и когда дверь «Тосканского лавра» захлопнулась за вошедшими и глаза Рибаса свыклись с полумраком, смертельно больной негоциант собственной персоной предстал перед ним: он танцевал, вернее, топал по грязному полу ногами в высоких

сапогах под пиликанье ливорнского скрипача и вел за руку женщину в широкой малиновой шали — мадзаро. В таверне было пусто, лишь еще одна женщина сидела у камина, раскачивалась и хлопала в ладоши. Рибас поразился нелепости смертельно больного танцора: он был нескладно высок, тяжел, парик не был заплетен в косу и неопрятно болтался по спине, а тесный танцору грязновато-желтый бархатный кафтан обречен был лопнуть в танце по швам, если путешественник своим появлением не остановил бы танец. Джузеппе был от природы брезглив, и его взяла досада: вместо приятной прогулки по Ливорно ему предстояло общение с этаким Гаргантюа… Витторио быстро заговорил на непонятном языке, из сказанного можно было разобрать лишь слово Неаполь, а великан Алехо отодвинул тяжелый стул от накрытого стола, широким жестом, ни слова не говоря, пригласил садиться.

Сели, и только тут Рибас всмотрелся в лицо негоцианта и ужаснулся рваному побагровевшему, видно, от выпитого вина шраму, уродующему левую щеку негоцианта от виска до подбородка. Карие глаза смотрели на Рибаса настороженными щелками, а рубец шрама слегка растягивал полные губы Алехо в постоянную непроизвольную улыбку. Негоциант наливал флорентийское в тяжелые глиняные кружки, путешественник придвинул Рибасу тарелку с рыбой под остро пахнущим тосканским соусом. «Кто знает, что это за люди… Но судя по шраму, прошлое негоцианта было отменно лихим». Алехо поднял кружку:

— За здоровье вашего короля Фердинанда, подпоручик!

Рибаса неприятно поразило, что путешественник ycпел сообщить негоцианту его чин, но тосканские лепешки в остром соусе, тающие во рту угри и освежающее флорентийское делали свое дело.

— За здоровье вашей юной королевы Каролины!.. За процветание двора обеих Сицилии… За вашего отца…

«Как держаться с ними? Строго, подчеркнуто, изысканно вежливо или сыграть роль простоватого неаполитанца, завзятого кутилы и бесшабашного мушкетера?»…Но спустя несколько минут Рибас понял, что принимает участие в странной словесной игре, которая началась между подвыпившим негоциантом и путешественником.

— А есть в Неаполе картины, достойные времени, судьбы и больших денег? — спрашивал Витторио, а Рибас вспомнил поразившую его в отрочестве «Данаю» Тициана.

— Да! — подхватывал негоциант. — Есть ли в Неаполе достойные люди? Как ваш король жив-здоров? Удивляюсь Марии-Терезии Австрийской — она не прогадала, выдав свою дочь за короля Фердинанда! Но, говорят, он со странностями?

— Тициана я взял на заметку, — перебивал путешественник. — А кто еще достоин внимания?

— Да! Кто в Неаполе достоин внимания? — Алехо пододвигался вместе с тяжелым стулом к Рибасу. Шрам теперь не ужасал, а даже, вот странность, был знакомо приятен. — Кто при дворе делами вертит? Тануччи?

Очевидно, под столом Витторио постукивал своим башмаком по сапогу Алехо, потому что негоциант с недовольным видом иногда поворачивался к путешественнику.

— Говорят, у вас Караваджо хорош, — улыбался Витторио, а Алехо подхватывал разговор на свой лад:

— Тануччи в первых министрах у вас сколько? Лет тридцать? Он, видно, во всех отношениях хорош! И при отце вашего нынешнего цезаря министром был. И при Фердинанде теперь. Он в политике Макьявелли — и правильно! С французскими родственниками да с папой надо держать ухо востро.