Дебютная постановка. Том 2
Шрифт:
Петр старался говорить весело и увлеченно, чтобы Карина поняла, что он не намерен затевать ссору, и уже расслабилась. Но она слушала и словно уменьшалась в размерах. Съеживалась, что ли… Да что с ней такое?!
– У тебя что-то болит? – озабоченно спросил он. – Ты прямо сама не своя.
Карина уселась на диван, судорожно сжимая руками свой рюкзачок, который обычно валялся в прихожей.
– Петя, я не буду просить, чтобы ты не ругался… – начала она дрожащим голосом.
– Да я и не собираюсь, – улыбнулся Петр. – Ты что, Кариша? Все в порядке, проехали. Ты же знаешь, я отходчивый и не злопамятный. И потом, я тебе уже сказал, что все к лучшему.
Она
– Я не про это. Я совсем плохое сделала, Петя. Если ты будешь сильно ругаться, то я готова. Я заслужила.
Петр не на шутку перепугался. О чем это она? Что случилось?
Карина молча расстегнула рюкзачок, вытащила две фотографии, протянула ему.
– Что это?
– Сам посмотри.
Он посмотрел. Черно-белые, отпечатанные на специальном принтере. Явно очень старые, сделанные на пленку и впоследствии оцифрованные. Народу много, толпа какая-то. И что?
– Петя, я их украла, – упавшим голосом призналась Карина. – У Демченко. Когда она меня выгнала, я зашла в другую комнату, а там…
Так. Понятно. Чистая душой, честная девочка даже не ведает, какими праведными и неправедными путями журналисты порой добывают информацию, нужную для их расследований. Она имеет дело с уже готовыми текстами и не очень хорошо представляет, каким потом, кровью, уговорами, хитростями и ложью эти тексты порой создаются.
– …Из тех, которые с дырками, я побоялась брать, их было всего шесть, Галина может заметить, если что-то пропадет, – рассказывала Карина, слегка запинаясь. – Я взяла две точно такие же, но целые, и ногтем отметила тех людей, у которых головы проколоты. Вот на этой две дырки, здесь и здесь, – она показала кончиком пальца, – а вот на этой три. Там этих фотографий штук сто, не меньше, Галина точно не заметит, вряд ли она их постоянно пересчитывает.
Петр опустился на пол рядом с диваном, поднес снимки к глазам.
– Ну ты даешь, – выдохнул он.
В толпе на фотографиях мужчины в пальто и меховых шапках, в форменных шинелях и фуражках, у некоторых на головах папахи, женщины в черных платках.
– Похороны Садкова? – предположил он неуверенно.
– Я тоже так подумала. А те трое, на которых дырки, все в шинелях. Интересно, кто это?
Лица на снимках были совсем мелкими. Петр напряг зрение, прищурился. Нет, не получается.
– У нас лупа есть?
– У тебя в ноже, – ответила Карина не задумываясь. – А нож ты в последний раз брал, когда приворачивал шуруп на кухне, на дверце шкафчика, тебе нужна была отвертка. Наверное, там и оставил. Принести?
– Я сам, – вскочил он.
Нож и в самом деле валялся на кухне на подоконнике. Чего в этом ноже только не было! В толстой рукоятке прятались и штопор, и отвертка, и кусачки, и пилка для ногтей, и ножнички. Даже маленькая лупа была.
Под увеличительным стеклом лица не стали четче, наоборот, черты размывались, но зато сделались крупнее, и в одном из мужчин Петр без колебаний опознал Николая Андреевича Губанова, только значительно моложе. Ну да, на сорок лет, если на фото действительно запечатлены похороны следователя Садкова. Вот интересно, с какого перепугу эмвэдэшный кадровик Губанов заявился на похороны следователя областной прокуратуры? Был лично знаком? Или как? Уж сколько часов Петр разговаривал с Николаем Андреевичем, а тот ни разу не обмолвился о том, что знал Садкова. Вот же хитрый лис! Хотя, возможно, он вовсе не хитрый лис, а полный склеротик и маразматик…
Второй из помеченных Кариной персонажей
Третий – невысокий, с двумя звездами на погонах, подполковник.
– А Галина там есть? – спросила Карина. – Дай я сама посмотрю. Интересно, какой она была в молодости. Должна быть обалденно красивой.
Петр протянул ей фотографии и лупу. Карина долго рассматривала снимки и разочарованно вздохнула:
– Вроде нет. Во всяком случае, я не нашла. Зато есть вдова Садкова, вот эта, видишь?
– Почему ты решила, что это она?
– Ее с двух сторон поддерживают под руки. Обычно так бывает с матерями и женами, но тут явно не мать, взгляни.
Петр посмотрел и признал, что Карина права. Женщина, которую поддерживали под руки двое мужчин, в матери Садкову не годилась. Кроме того, налицо было заметное сходство вдовы с сыном, с которым Петр встречался совсем недавно. Значит, вот как выглядела мать Валентина Евгеньевича, всю жизнь поносившая покойного мужа за измену и воспитавшая детей в стойкой ненависти к нему…
«А что, если дело именно в ненависти? – вдруг подумал Петр. – Не было никакого убийства из ревности, просто женщина не смогла простить измену. Сначала надеялась, что все наладится, муж наиграется в страстную любовь и вернется, держала себя в руках, перед детьми берегла репутацию отца и лгала про трудную работу и длительные командировки. А когда Садкова убили, поняла, что ничего уже не станет, как прежде, и все ее многомесячные усилия, все попытки смирить гордость и изображать всепрощение, все те унижения, которые она претерпевала, – всё было напрасным. И она сорвалась. Любовь и готовность простить мгновенно переродились в лютую ненависть. Она даже не захотела, чтобы дети считали отца героем, павшим при исполнении служебного долга. Сын и дочь должны были всю жизнь думать о нем как о мрази последней. Что ж, вдова своего добилась».
– Получается, Губанов еще может рассказать много интересного, – заметила Карина, когда Петр поделился с ней своими соображениями. – Он и на похоронах был, и Галина о нем слышать не желает. За что же она его так ненавидит? Что он мог ей сделать?
Они в четыре руки резали зелень и овощи на салат, на плите в кастрюле варились спагетти.
– При этом объектом ненависти является не только Губанов, но и еще двое каких-то ментов, – добавил Петр.
– Уверен, что ментов? Может, это прокурорские? Ты хорошо рассмотрел знаки отличия? Там точно милиция, а не юстиция? Или, может, внутренняя служба? Или военные?
Петр осекся. Карина права, он отметил только сам факт форменной одежды, а знаки не рассматривал. Разве реально на такой мелкой фотке разглядеть петлицы и прочие детальки? У военных и офицеров внутренних войск форма зеленая, у милиции – серая, у юстиции – синяя. Будет ли отличаться цвет на старой черно-белой фотографии? Может, хоть так…
Он торопливо вытер руки кухонным полотенцем и помчался в комнату. Поднес фотографии поближе к свету, всмотрелся. Да, цвета отличаются. У Губанова один, чуть темнее, у двоих неизвестных – другой, то ли светлее, то ли другого оттенка. Странно… Если Николай Андреевич носил серую милицейскую форму, то к какому роду войск могли принадлежать эти двое? У кого форма более светлая? Черт! Это было так давно! Петр тогда еще не родился, его родители даже не познакомились, откуда ему знать, кто какую форму носил в те годы.