Дед-чаевед и другие рассказы

Слушайте, господа. А как вы со своими человеками нынче справляетесь? Мой, например, совсем крышей поехал. Дома стал торчать круглые сутки. Я уж ему намекал, намекал ультразвуком, что пора бы свалить на работу или куда он там ходит каждый день. Но он не слышит. Совсем глухой. А со скуки такое творит! Рассказать стыдно. Поливает меня уже восьмой раз за неделю. Ау! Я КАКТУС! Меня поливать надо раз в сто лет. Разговаривать со мной начал, но все о скучном, о политике, экономике… и ничего о размножении, или там о переезде в огромный комфортабельный горшок, который уже год

на балконе валяется. Много лет я планировал жестокий рейдерский захват горшка, дооткладывался. Планы строил гениальные. Достроился. В стране карантин объявили, бессрочный. Теперь не известно, когда еще я останусь в квартире один. Хозяин сидит на диване, как раз на подступах к балкону, онлайн уроки ведет. И ест, и спит там же, и телик смотрит. Как еще корни прямо в диван не пустил? А главное, не помнил про меня все эти годы, а теперь вот увивается все вокруг. Даже фотки в инстаграм только со мной делает. Позорит честь семьи, я же в старом горшке! Вон его сосед свои фиалки в новеньких керамических горшках выставляет на всеобщее обозрение. А мой? Растяпа. Мог бы и пересадить уже. Изверг. И не намекнешь ведь. И мимо не прошмыгнешь. Раньше были шансы, но я все откладывал. Теперь откладывать нельзя, сегодня же пойду на дело.

Шел двадцать седьмой день карантина. Мой хозяин засел на балконе. Как знал, что мне на балкон позарез надо. Он с тоской смотрел то на подъезжающие скорые, то на дежурящего полицейского, то так, на закат.

На двадцать восьмой день он вернулся на диван, посадил меня перед собой и объявил:

– Боря! Ты только не волнуйся.

В общем-то я и не волновался, но для приличия страшно напряг иголки, а хозяин продолжил:

– Значит так, если ты не станешь играть со мной в шахматы, я все пойму, но пойми и ты. Я так больше не могу! Я с ума сойду, если не займу свои извилины интеллектуальным трудом.

Играли мы часами напролет. Так как я не мог при хозяине двигаться, то ему приходилось играть и за меня, и за себя. Но почему-то за себя он играл плохо, а за меня очень хорошо. Сначала ему было прикольно проигрывать кактусу, потом наоборот не прикольно.

Я за глаза его звал Весел Веселыч, потому что он всегда вел онлайн уроки прихохатывая, хотя в шахматных турнирах его можно было вполне обозвать Ворчун Ворчуныч и даже Проклят Проклятыч.

В конце концов я ему изрядно обрыдл и он снова ушел на балкон. Смотреть в тишину. Обретать внутреннее спокойствие. Лечить нервы, подпорченные кактусом.

А тут смотрю, вчера мой-то Проклят Проклятыч оживился! Почуял сигаретный дым. Носом потянул такой и блаженно:

– О! Люди!

Свесился с балкона, а там бабушка-соседка, с которой он вел словесные бои на тему "Курение – это смерть". А бабка ему в качестве аргумента против включала на полную мощь песню: "Моя бабушка курит трубку, трубку курит бабушка моя!". Эх, были деньки!

Так вот, Ворчун Ворчуныч и говорит елейным голосом бабушке-соседке:

–Здравствуйте, дорогая Зоя Германовна. Как живете-поживаете? Смотрю не померли еще?

Ишь, подлиза, и имя сразу вспомнил. А то раньше все говорил, что в упор не помнит, как эту ведьму зовут.

Бабка молча выдула в него сигаретный дым. Ворчун Проклятыч закашлялся и говорит:

– Не хотите ли партеечку в шахматы сыграть?

Бабушка-соседка прищурилась и с вызовом выдала:

– Может и хочу, да какой мне с этого профит? Деньги есть?

Ворчун Ворчуныч аж подскочил:

– На деньги играть будем? Вам моего Борьку ни за что не обыграть. Золотыми часами деда клянусь.

– Посмотрим, – сказала бабушка-соседка и

затушила сигарету.

Никогда не видел, как тридцатилетние мужики, радостно подпрыгивая и размахивая руками, несутся в шкаф за костюмом. Он облачился в белую рубашку, галстук повязал, прошелся щеткой по пиджаку и брюкам. Натянул их, насвистывая веселую мелодию. Потом бросился прибираться: пылесося и протирая все вокруг. Раздался короткий звонок. Весел Веселыч, глупо улыбаясь, замер, косясь на меня, подмигнул и бросился открывать дверь. Я стоял, не в силах выглянуть в коридор, и ждал. В коридоре уже вовсю здоровались, охали, шумели. В комнату прошел вальяжно черный кот. Валера… Увидел меня и замер в дверях. Выгнул спинку, хвост вытянул.

– Привет, колючка.

– Привет, липучка. Че тебе?

В комнату зашли Весел Веселыч и Зоя Германовна. Ее я узнал исключительно по голосу и запаху табака, потому что по остальным признакам понять, что это соседка, было невозможно. Она надела на лицо очки и белую маску с прищепкой на носу. Скромное синее платье с длинным рукавом. На ногах домашние туфли в бахилах. В руках она держала пакет гречки.

– Еще бы туалетную бумагу захватила, – фыркнул презрительно Валера и запрыгнул ко мне на стол. – Эти двуногие очень странные, колючка.

– Ага, один ты молодец. У них так принято, в гости ходить не с пустыми руками.

Кот посмотрел на меня, мигнул одним глазом, наклонил голову:

– Прости, – и толкнул лапой мой горшок, – шах и мат.

– Не-е-е-е-е-ет!

Вся жизнь пронеслась перед глазами в один ослепительный миг. Надо мной склонись лица. Чей-то далекий голос:

– Ваш кот играет нечестно. Он обезвредил противника одним ударом, вместо того, чтобы сразиться с ним в честном бою на шахматной доске.

«Прощай, Весел Веселыч, с тобою было весе…»

И тут я отключился…

Я стоял на окне. Том самом окне, из которого частенько наблюдал за черным котом Валерой. Мы познакомились летом, когда хозяин открыл окно и поставил меня на солнышко, а соседский кот вышел на балкон погреться. Сначала мы враждовали и обзывались. Валера даже угрожал, что надерет мне зад.

– Аха-ха! – издевался над ним я, – Глупое животное. Где у кактуса зад? Что? Съел?

– Точно! – шипел Валера, уставший спорить. – Когда мы встретимся, я тебя съем.

Я тогда смеялся до потери колючек.

– Да мы никогда не встретимся… разве что конец света наступит: пандемия, безработица или еще какая-нибудь ерунда.

– Ну вот тогда и посмотрим, как ты похохочешь.

Однажды кот пропал. Надолго. Сначала я обрадовался, а потом заскучал. Все-таки с ним было повеселее. В то время хозяин надолго забывал обо мне, пропадая на работе. А когда приходил, занимался делами: сидел подолгу за компьютером, ел, встречался с друзьями, пропадал на экзаменах, конференциях, встречах. До меня ему не было дела. Кот был единственным живым существом, которому я был интересен. Мир поблек. Корни ныли в тесном горшке. Колючками чувствовал, что с Валерой что-то случилось. Наконец, ранним утром он появился на балконе. Чуть пошатываясь прошел на свою лежанку и молча лег, свернувшись калачиком. Я его звал. Он не откликался. Я ему пел. Он даже не повернул головы. Из задиры и игруна Валера превратился в спокойного и ленивого кота. Он часто смотрел на меня не мигающими желтыми глазами и столько в них было боли. Это молчание сблизило нас больше, чем если бы мы говорили часами. Через несколько дней он рассказал, что побывал на даче, сбежал, его поймали и отвезли в лечебницу. Что-то вкололи, после чего он долго плохо себя чувствовал.