Дедушка и внучка
Шрифт:
— Боже сохрани!
— А я думаю, попадают, потому что он часто бывает такой сухой и невкусный. Сегодня за ужином спрошу об этом у дедушки.
— Ты не будешь больше ужинать с нами, Дороти. Маленькие дети не должны сидеть за столом так поздно.
— А я думаю, что все-таки буду, — с невинной улыбкой заметила девочка.
Глава IX
Дерево все еще живет
С сожалением следует признать, что Дороти училась не очень хорошо. Когда мисс Доротея начала читать краткую
— Не могу их удержать, — пожаловалась она. — Не сердись, тетя. Мои мысли как бабочки, им нужно солнце.
— Нет, — отрезала мисс Сезиджер, — твои мысли должны остаться у тебя в голове, Дороти. Нужно заставлять свой мозг работать.
— А где у меня мозг? В ногах?
— Нет, глупое дитя, он в твоей голове, — и тетушка сердито постучала ей пальцем по лбу.
— У тебя очень крепкие и острые пальцы, тетя Доротея. Мне больно, когда ты так стучишь по голове. Мой бедный маленький мозг устал, и мои мысли все скорее и скорее вылетают в окно. Что-то я сегодня совсем себе не нравлюсь. Я чувствую себя нехорошей.
— Боюсь, что это так, — согласилась мисс Доротея. — А ты знаешь, нехороших детей нужно наказывать.
— Да? — Дороти серьезно посмотрела на тетку. — А что значит «наказывать»?
— Это значит делать им больно или заставлять исполнять то, что им не нравится.
— Делать больно? — воскликнула маленькая Дороти. — Тетушка, неужели ты сделаешь больно мне, маленькой девочке, папа и мама которой далеко-далеко на небе?
— Нет, дитя мое, нет, — успокоила племянницу мисс Доротея. — Я не могла бы, ни за что не могла бы сделать тебе больно. Тем не менее мне придется тебя наказать, потому что ты была очень невнимательна.
— Я здесь ни при чем, виноваты в этом бабочки! Они хотели вылететь в окно. Разве ты не видишь, как они целым роем вылетают из моей головы, всех цветов и пород, такие красивые-красивые. И мне нужно бежать за ними.
Мисс Доротея глубоко вздохнула и закрыла книги:
— С тобой гораздо больше хлопот, чем я предполагала. Тебя совсем не воспитывали…
— Что значит «воспитывать»? — поинтересовалась Дороти.
— Тебя не научили слушаться.
— Совсем не научили, — подтвердила Дороти.
— Так жить нельзя.
Дороти пристально посмотрела на мисс Сезиджер:
— А ты будешь слушаться меня завтра, во время урока французского языка? — спросила она.
— Что за глупости, моя дорогая. Ты же не можешь ничему меня научить. А вот я тебя могу, и многому.
— Но, моя миленькая тетушка, как же французский язык? — проговорила Дороти по-французски с чистым парижским выговором. — Ведь в Париже тебя никто не понял бы.
— Ну, довольно! Это никуда не годится! — рассердилась мисс Доротея. — Если ты будешь продолжать говорить глупости, мне придется пожаловаться дедушке.
— Милый дедуля, он такой славный! Ничего, если скажешь.
Устав от пустых
— Ты должна будешь рассказать мне его, не заглядывая в книгу, — предупредила она. — Это нетрудные стихи и вполне годятся для маленькой девочки.
— Ладно, — покладисто согласилась Дороти.
— Ведь ты постараешься их выучить?
— Вот уж не знаю, выучу ли, — честно призналась Дороти.
— Вот эти стихи. Ты, вероятно, можешь прочитать их? Или нет?
— Ну, конечно, могу, тетушка. Позволь, я теперь выйду в сад и три раза обегу его кругом, чтобы успокоить мои бедные ножки.
— Да, иди, только ты должна выучить стихи и приготовить их к завтрашнему утру, к этому же времени. Ты обещаешь сделать это?
Дороти очень внимательно посмотрела на тетку.
— Отлично, — сказала она, помолчав. — Обещаю.
— Вот это хорошо; теперь ты хорошая девочка; думаю, ты сдержишь слово.
— Ну, конечно, сдержу.
— Теперь иди в сад, — отпустила ученицу мисс Сезиджер, — и сорви там три розы и три гвоздики, самые красивые, которые ты только найдешь. Цветы принеси мне.
— А зачем? — полюбопытствовала Дороти.
— Затем, что я этого хочу.
— Хорошо, я мигом! — Дороти вылетела из комнаты, и через минуту можно было видеть, как ее маленькая фигурка мелькала в цветнике.
Старый сэр Роджер, по обыкновению, осматриваясь бродил по усадьбе.
— Эй, дедуля! — голос Дороти зазвенел как нежный колокольчик.
Он промолчал; но едва ответил улыбкой на зов девочки, как разозлился на самого себя. Он целое утро без перерыва твердил себе: «Эта малышка становится для меня страшной обузой. Я теряю спокойствие и свободу. Доротея должна нагружать ее как можно больше. Понятно, я согласен каждый день видеть ее в течение короткого времени; но ей нужно заниматься, она должна учиться. В свое время Доротею хорошо воспитывали и учили, пусть теперь она дает уроки и образовывает свою племянницу. Я согласен видеть девочку время от времени, но если она постоянно будет находиться у меня на глазах, это слишком хлопотно и неприятно».
Старик старался убедить самого себя. В это же время в его душе теснились совершенно другие неясные чувства. На каждом шагу ему не хватало Дороти. Когда он подошел к грядкам земляники, то велел Джонсону и Петерсу сорвать несколько лучших ягод и отнести в беседку. Сэр Роджер с нетерпением ждал момента, когда после обеда маленькая новая жительница старого дома будет лакомиться ягодами, сидя на его коленях, и будет говорить, что крепко его любит. Боже ты мой, разве возможно любить его, нелюдимого и неласкового старика? Человека, который прогнал от себя собственного сына, который был суровым и жестоким даже со своими близкими, который никого не умел любить, да и сейчас ценил только одну вещь на земле, а именно — деньги.