Дефиле по краю
Шрифт:
Папуля, конечно, всегда действует мне во благо, но скрывать от меня смерть мамы -это уже явный перебор. И спускать на тормозах эту ситуацию я не собиралась. Хватит. Пора расставить акценты -должна же быть грань у его заботы!
– Прости меня, -выдохнула я, глядя куда -то в потолок.
– Глеб, я никогда не хотела встать между тобой и мамой, правда. Я просто не знаю, почему меня так к тебе тянет. Я просто сама не понимаю, когда ты стал мне так нужен. Со мной никогда такого не было. Может, смерть мамы -это наказание за то, что я посмела
– Не говори ерунды -к гибели Сони ты точно отношения не имеешь, -резко возразил отчим.
– Ты не виновата. Ты просто привыкла получать желаемое, и нет ничего удивительного в том, что ты решила получить Соню. Ты ведь рассчитывала, что рано или поздно она поймет, что я сломался под твоим напором, и свадьбы не будет?
– Ты с ума сошел?!
– возмутилась я.
– Да, не отрицаю, поначалу я воспринимала тебя как досадное недоразумение, ты меня злил, но я бы никогда не пошла против мамы. Никогда, Глеб. Ты стал каким -то дурацким наваждением и я надеялась, что после поцелуя смогу от этого наваждения избавиться. Дура, блин.
Господи, неужели я в него влюбилась? Иначе как объяснить тот факт, что я не готова отказаться от этого типа?
– Таня, это пройдет. Сейчас тебе будет плохо и больно, но ты ведь понимаешь, что надо это прекращать? Мы зашли слишком далеко и это не может продолжаться вечно. Смерть Сони -это финальная точка. После похорон мы с тобой никогда не встретимся -я не хочу, чтобы твой отец меня убил.
– Поцелуй меня, -каюсь, я смутно понимала, о чем он мне говорит. Я просто слушала голос Глеба и осознавала, что умру, если сейчас же не прикоснусь к его губам.
Когда это успело так въесться мне в мозг?
«Мамочка, прости меня. Я не могу это контролировать…»
Кажется, общая потеря нас с Глебом сблизила -пусть только на эту ночь. Не важно. Все слова стали пустыми и лишними.
Когда его губы осторожно, словно боясь спугнуть, прикоснулись к моим, я судорожно вздохнула. Нам обоим нужно отвлечься. И эта ночь не будет значить ровным счетом ничего.
Просто холодно.
Пусто.
Больно.
Закрыв глаза, я подалась вперед, углубляя это касание, раскрываясь ему навстречу и позволяя нашим языкам соприкоснуться.
Да, мы неправы.
Лжем сами себе.
Ошибаемся.
Но сейчас нам было хорошо -пить друг друга и понимать: мое.
Запрокинуть голову и подставить шею, зная, что он проведет по ней языком, запоминая вкус и смакуя.
Внутри что -то задрожало. Отрывисто и остро.
Из пересохшего рта вырвался сдавленный стон.
Хотелось ближе.
Внутри.
Сейчас.
Руки нетерпеливо потянули его футболку -я хотела полного контакта наших тел, не скрытых одеждой.
На счастье, Глеб хотел того же -отстранился, заставляя задрожать от пустоты и одиночества. Стянул с себя футболку, отбросил ее куда -то в сторону, и, нависнув сверху, обхватил горячими ладонями мое лицо, вглядываясь сквозь темноту и впитывая мое прерывистое
Он что -то шептал -я не слышала, в ушах пульсировала кровь, бешеным потоком прожигая вены.
Потянулась к отчиму руками, стремясь притянуть к себе, но он опередил -наклонился, лизнул мои губы, умело избежав поцелуя, и легкими укусами спустился с шее, осторожно прихватывая кожу и заставляя дрожать от доселе незнакомой ласки.
Остро.
Болезненно.
Сладко.
Одной рукой перехватил мои запястья, заведя их за голову и заставляя меня выгибаться всем телом ему навстречу, не понимая, почему я не могу до него дотронуться.
Чего ты от меня хочешь, Бейбарсов?
Свободной рукой отчим принялся расстегивать пуговицы на моей рубашке.
Неторопливо, аккуратно, хотя, я готова была поклясться, ему хотелось просто вырвать их с мясом.
Обнажив мою прикрытую почти прозрачным бюстгальтером грудь, парен судорожно втянул носом воздух, а потом прихватил зубами затвердевший в ожидании ласки сосок. Лизнул, заставляя задрожать, вжимаясь головой в подушку и зажмуриваясь, чтобы не застонать.
Кажется, он понимал, что, возможно, эта ночь -единственное, что у нас осталось. Утром нас будет разделять грань под названием «чужие люди».
А ведь и правда -мы чужие.
Мамы больше нет.
И нет больше общих точек соприкосновения. И никогда не будет.
Пуговицу на моих шортах он расстегнул одной рукой, вторую просунув мне под спину, чтобы нащупать застежку бюстгальтера.
Наконец -то, Господи.
Как же я хотела оказаться в его руках полностью обнаженной.
Как той ночью, когда он делал с моим телом все, что хотел -а я позволяла, потому что хотела не меньше.
Судорога желания скрутила мои внутренности в тугой узел, заставляя почти простонать его имя. Да сколько можно меня мучить?!
Выражая свое недовольство, я с силой провела ногтями по его спине, заставляя вздрогнуть.
Отметины останутся.
Плевать.
Царапины заживут.
Сложнее быть с теми шрамами, которыми исполосована моя душа -как я буду жить дальше?
Без него?
Память, послушная тварь, не даст мне забыть его руки и губы -а я буду вспоминать, назло себе, выгибаясь в ломке и беззвучно выстанывая его имя.
Будет больно, знаю.
И стереть эту боль можно будет только вместе со мной -в небытие.
Но это будет потом.
Сейчас -просто хорошо.
Мама, прости.
Это сильнее меня.
Это дрожью бежит по телу, отзываясь судорогой где -то внутри.
Это в кончиках пальцев, ласкающих его раскаленную кожу, под которой ходят сглаженные контуры напряженных мышц.
Это в моих губах, которые впитывают его дыхание.
Это в моих глазах, распахнутых в темноту.
Это в слезах, которые он собирает своим языком.
Это -мое.
И за это я буду ломать себя до последнего выдоха, который примут его губы.