Дефолт совести
Шрифт:
– Какая может быть для меня выгода? – грустно заметил Зубр, в котором внешне от могучего зверя как раньше ничего не было, а сейчас так и подавно не осталось. Маленький, зелёненький, выжатый лимон.
– Хотя бы та, что вы останетесь на свободе, – незамедлительно пояснил Крутов.
– Зачем же так, Илья Ильич? – одернул его президент. – Так вопрос вообще не стоит. Вы свободный человек, и поэтому решение ваше должно быть абсолютно свободным.
– Благодарю! – как можно искреннее произнёс Зубр.
– Ещё до вашей «актовой лекции» в ходе беседы я записал в блокноте – вы сказали, что не видите смысла продолжать
– Примерно так, – согласился Зубр.
– Взорвать можно всё, уважаемый Юрий Титович! В том числе и весь наш шарик! Но что это даст? Разорив до основания одно большое осиное гнездо, тем самым мы не уничтожим зловредных ос, что засели в Вашингтоне, Лондоне, Абу-Даби и ещё чёрт знает где! Да, старых иерархов нет. Но фонд же остался! Нам надо добраться до его наследства, пока его не схватила молодая поросль претендентов на роль вершителей судеб мира. А они могут оказаться не столь сдержанны, как ваш Корсар... Незримая война с нами будет идти постоянно именно потому, что мы действительно порой живём в своём отечестве как лаборанты. И рассуждаем как лаборанты. Пока мы сами не искореним в себе этот недуг, ничего не получится. От того, что Блейк бросал против нас миллиарды долларов и сам же их забирал назад, что-нибудь изменилось? Ни-че-го! Другое дело, кто знает, что взбредёт им в голову в будущем? Я не могу оставить страну. Теперь понимаете? Поэтому вы должны, пока есть малейшая возможность, держать руку на пульсе. Знать, кто они и что затевают, – вот ваша задача. Коротко и ясно.
Президент откинулся на спинку кресла и выжидающе посмотрел на Егорова.
– Куда я денусь, – тихо произнёс Юрий Титович, – только теперь я уже не зубр, а послушная божья коровка.
– Бред! – не выдержал президент. – Только теперь вы и становитесь настоящим Зубром. А были всего лишь коровкой. Заметьте, это вы сами так себя окрестили.
Егоров вдруг расхохотался.
– Чему вы так вдруг обрадовались?
– Я просто вспомнил один старый анекдот армянского радио, – поспешил объяснить своё неадекватное поведение Зубр. – Армянское радио спросили, будет ли третья мировая война. «Нет, не будет, – ответило радио, – но будет такая борьба за мир, что на Земле камня на камне не останется!» И я должен в этом участвовать?
– Это ваш долг, Юрий Титович, – важно заметил Крутов. – Что вас ещё смущает?
– Собственно говоря, уже ничего, – быстро ответил Зубр. – Один только вопрос. Я буду работать с госпожой Гордон?
– Этот вопрос не ко мне, – на секунду замешкавшись, ответил Крутов.
– Нет, Юрий Титович. Думаю, исходя из интересов безопасности, она получит другое задание, – коротко объяснил президент. – Смею вас уверить – не менее важное задание.
Новосибирск. Лаборатория не закрыта
Вернувшись в загородный, явно непростой отель, куда люди генерала Кушакова поселили Лилию Гордон по приезде в Москву, она долго не могла отойти от нахлынувших впечатлений.
Если б она только могла увидеться с мамой, та бы сразу сняла стресс, напоила, как в институтскую пору, любимым липовым чаем с фирменным печеньем, погладила бы по волосам... Увы, ни съездить, ни позвонить. Кушаков чуть ли не в аэропорту её предупредил. Ни-ни. Вот и мучайся
Странное это было общение. Лилии даже трудно было понять, к чему оно вообще. Всё могло решиться кулуарно, без дискуссий и длинных речей. Так нет, наоборот – всё громко, эмоционально. Зачем? Лилия, конечно, не могла не заметить изучающий взгляд президента, долго скользившего по её лицу, телу, ногам. Впрочем, чему удивляться? Каких-то пару недель назад все американские газеты смаковали фото обнажённого по пояс президента где-то на рыбалке или охоте. Слов нет, торс впечатляющий. Мужчина! Но разве время сейчас думать об этом?
Её волновало и пугало одновременно совершенно другое. За те несколько дней, что она была в Москве, никто даже не удосужился вспомнить о Фролове, порасспросить её, что и как. Точно было сказано – лаборанты. Кроме собственных интересов, никому ничего не надо.
Ещё собираясь в Москву, она постоянно думала о Павле. Сначала она хотела вызвать его в Москву, затем ей вдруг жутко захотелось преподнести Фролову сюрприз и прилететь в Новосибирск. Только вряд ли ей разрешат. Пуститься в самоволку тоже едва ли получится. Непонятно, сколько топтунов следить за ней отрядил Кушаков. А если всё-таки действительно плюнуть на все – и на этих топтунов, и на самого Кушакова? Лилия посмотрела на часы. В Новосибирске уже глубокий вечер. Интересно, когда туда первый самолёт? Вот Павел удивится.
Скромное застолье на веранде крохотного домика на окраине Новосибирска, состоявшее в основном из купленных в соседнем супермаркете дешёвых овощей, нарезок и консервов, проходило невесело. Павел Фролов и его приятель Славка Бережной провожали в дальний путь своего третьего приятеля Борю Либермана. Он уезжал навсегда на свою историческую родину – в Израиль. Талантливый онколог, преодолев трудный конкурсный отбор, получил высокооплачиваемую профессорскую должность в знаменитом Вейцмановском институте.
– Открой шире глаза, Павлик! – горячился Либерман. – Да пойми же, наконец, тебе никто здесь не даст работать! Вспомни, что началось, когда мы вернулись из Швейцарии.
Фролов с отсутствующим взглядом слушал. Спорить не хотелось. Он с грустью думал о том, что развеять его невесёлые думы не может ни общество близких друзей, ни водка, которую он в последнее время стал употреблять во всё возрастающих количествах.
– Да пойми ты, здесь тебе будет полная хана! – продолжал Борис. – Соглашайся! Я там за тебя похлопочу! Ты ж гениальный учёный, автор грандиозного открытия! Тебя в Израиле с руками и ногами оторвут!..
– Ага, точно. Заодно и обрезание сделают! – хихикнул Бережной. – В Базеле всем нам надо было оставаться, вот что я вам скажу. А ты «домой, домой»... Кто же от хорошей работы да сладкой жизни бегает?! Возьму и тоже скоро уеду в ридну Украину!
– Хватит, коллеги, ругаться! Это всё-таки проводы. Пора и честь знать! Тебе, Боря, во сколько улетать? – Павлу вдруг захотелось как можно скорее распрощаться.
Когда приятели ушли, Фролов дал волю накопившимся эмоциям. Своими мощными кулаками он принялся крошить всё, что попадалось под руку. Отцовский ветхий деревянный домишко трещал и ходил ходуном.