Деградация и деграданты: История социальной деградации и механизмы её преодоления

Шапталов Борис Николаевич

Все, в конечном счете, решает высокий профессионализм (или непрофессионализм) правителей и воля (или безволие) правящего класса. В зависимости от качества субъективного фактора получается объективный исторический вариант императорских Японии и Китая, социалистических КНР и СССР и т. д. Так насколько «объективны» были последствия горбачевских реформ?

Анализировать «перестройку» с позиций экономической науки практически бессмысленно. Прийти к иным выводам, кроме эмоциональных («глупость», «непрофессионализм» и т. д.) — трудно. Намного лучше получается, если анализировать «перестройку» как политическую комбинацию, проведенную советской обуржуазившейся бюрократией. Тогда все, вроде бы, встает на свои места: в действиях верховной власти появляется логика целей и смыслов. Оттого широкое распространение получила трактовка событий как процесс «конвертации комбюрократией своей власти в собственность». Однако эта объясняющая теория плохо

подтверждается фактами. Большую часть собственности получили люди, далекие от партийно-государственного аппарата. Алекперов, Усманов стали миллиардерами, хотя и работали в прежней системе, но на сугубо административно- хозяйственных должностях. Лишь Ходорковский был комсомольским функционером, но отношения к выработке и проведению политики, естественно, не имел. Поэтому не очень понятно, что конкретно получили партийные функционеры высшего ранга, потеряв власть. Член политбюро Гришин, например, умер в очереди в собесе. Не заимели больших состояний ни Горбачев, ни Рыжков, ни другие творцы перестройки. Поэтому личные мотивы перестройщиков относятся к разряду иррациональных, логически непознаваемых. Конечно, можно объяснить действия руководства СССР желанием привести страну к демократии, что и делается. Но зачем государство было рушить? В оправдание случившегося в ходу выражения типа: «распад СССР был обусловлен объективными тенденциями». Спорить с этим утверждением сложно по той причине, что в истории нет правила повторного хода, как в компьютерной игре. Невозможно вернуться к начальному старту и попробовать иной вариант. Есть лишь одна «малость», которую отрицают сторонники неизбежного распада СССР, и на что обращают внимание сомневающиеся в неизбежности краха Советского Союза. Это Китай, который тоже имел черты идеологической «империи». Там рыночные реформы прошли без обрушения государства и политической системы. Получились два кардинально различных варианта развития событий. Первый был определен некомпетентностью руководства, второй, наоборот, государственной расчетливостью.

Что такое государственная компетентность для современного российского общества — вещь малопонятная. Это, в частности, проявилось в судьбе обанкротившихся политиков. Сразу после краха государства Н. И. Рыжков и Е. К. Лигачев были избраны в Государственную Думу России. То есть их опыт (крайне негативный) был признан избирателями полезным для нового государства. Показательно, что и сами кандидаты не испытывали стыда за развал государства.

Самопогромные «реформы», проведенные при их участии, есть показатель уровня государственного мышления правящего класса. Бывший госсекретарь США Г. Киссенджер отозвался о Горбачеве так: «Он был некомпетентен в вопросах коммунистического управления, но заслуживает уважение за прекращение "холодной войны"». Это точная формула: некомпетентность деградантов в управлении должна была компенсироваться благостью их помыслов. Источником же государственной некомпетентности являлась уверенность, что «свободы» и «рынок» сами по себе приведут к райским кущам. Под этой завесой с конца 1980-х годов в СССР были открыты все шлюзы для проникновения массы негативных факторов — экономических, культурных, идеологических, ухудшающих состояние страны. И получилось следующее.

Любые шальные деньги привлекают криминал. Началась невиданная со времен гражданской войны уголовная волна, в том числе появился практически неизвестный ранее рэкет. Одновременно происходила криминализация бизнеса. Криминальные отношения становились «системным» элементом нарождающегося социума. Начался первый этап «первоначального накопления», перешедший затем в этап «первоначального разграбления страны» — этап приватизации.

Логика приватизации была далека от экономической эффективности. Идеолог приватизации А. Чубайс позже открыто признал: главным было достижение «точки невозврата». Для этого заводы отдавались (фактически разбазаривались) по символическим ценам.

Из 500 крупнейших предприятий России около 80 % продано на аукционах по цене менее 8 млн долларов каждое. Из них цена 324 заводов составила менее 4 млн долларов США. Уралмаш (34 тысячи рабочих) был продан за 3,72 млн долларов, Челябинский металлургический комбинат (35 тысяч рабочих) — за 3,73 млн долларов, Ковровский механический завод, обеспечивающий стрелковым оружием армию, МВД и спецслужбы (10,6 тысяч рабочих), продан за 2,7 млн долларов; Челябинский тракторный завод (54,3 тыс. рабочих) — за 2,2 млн долларов и т. д.

«Результатом… приватизации, естественно, стало не повышение уважения к правам собственности, а их дискредитация в глазах общества… Подрыв обеспеченности прав собственности, доверия к ним… и стал скорее всего главным фактором, препятствующим потоку инвестиций (отечественных и зарубежных) в большинство производственных отраслей», — посчитал экономист В. А. Волконский. И если сравнить ситуацию с КНР, куда ринулся иностранный капитал, то Волконский прав. Узаконенное воровство все-таки

остается воровством по факту.

Бросая предприятия «в толпу» по дешевке и на драку, либералы исходили из того, что плохие собственники не удержат предприятия и в ходе перераспределения придут нормальные управленцы. Возможность того, что плохие собственники могут сначала «убить» предприятия, выкачав оборотные средства и разграбив основные фонды — не принималось в расчет. В итоге, страна потеряла тысячи заводов и фабрик.

Большевики начали свою позитивную деятельность с электрификации страны (ГОЭЛРО), индустриализации, ликвидации неграмотности, развития науки, то есть, с курса на максимальное развитие страны и народа. В либерализованной России стали делать ровно наоборот — с редукции: со сброса «лишних» территорий, производств, конструкторских КБ и т. д. Их аргумент: наше будущее — экономика услуг. И вправду: индустрия услуг, таких как шоу-бизнес и торговля импортными товарами стали быстро вытеснять реальное производство.

Коммунисты начали строить дворцы культуры, новые хозяева — открывать казино.

Большевики начали с идейного кино («Броненосец "Потемкин"»), либералы также с «идейного» направления — с коммерциализации искусства.

В СССР «секса не было», в либерализованной же России порноиндустрия получила широчайшее развитие. Через проституцию только в 1990-е годы прошло несколько сот тысяч девушек. Россия и Украина стали ведущими странами по экспорту своих женщин в публичные дома мира.

Получается, что положительные цели сменились негативными. Отрицательная селекция во имя «свободы» поставила страну на грань очередной катастрофы. Дарованные в годы «перестройки» свободы способствовали стремительной криминализации экономики и общества, а также росту сепаратизма, коррупции, деградации промышленности и сельского хозяйства, гибели научных и инженерных школ.

Когда последовательно потерпели неудачи «перестройка» и построение либерального общества по западному образцу, то возник закономерный вопрос: почему свободы в России ведут к массовому воровству, коррупции и неудаче демократических замыслов? Споры в конечном итоге свелись к поискам виноватых. У либералов им оказался народ, который не оценил их усилий. Державники видели виновных в евреях и ЦРУ. Остальные выдвинули массу других предположений (плохой климат, бюрократы, отсутствие протестантской этики и т. п.).

Виноват, конечно, не климат или ЦРУ, а в том, что в России общество было нацелено на дележ и доение халявы — имеющихся производительных и природных ресурсов, тогда как при большевиках — на создание производительных сил страны по гамбургскому, высшему, счету. Соответственно, в каждом случае создавались приспособленные под заданные параметры политико-экономические системы, где в одном случае идеология служила средством мобилизации общества на достижение поставленных целей, в другом — прикрывала творимое. Поэтому большевики, многие из которых имели скудное образование, за три десятилетия создавали мощную промышленно-научную державу, а дипломированные реформаторы низвели Россию до уровня Бразилии. В одном случае действовали пассионарии, в другом — деграданты.

«Реформаторы» 1990-х сформировали систему «периферийного капитализма», в результате чего деградация стала доходной. Каким образом? Рынок развивается во имя прибыли. Но если прибыльным становится добыча и первичная переработка сырья, а большая часть обрабатывающей промышленности на этом фоне малорентабельна, то на повестку дня выходит проблема избавления от «неэффективных производств». Но с закрытием сотен заводов возникает проблема избавления от ставшими «неэффективными» рабочих и инженеров. Их надо переквалифицировать в торговцев (в 1990-е годы — в «челноков»), офисных работников, охранников, короче — в работников сферы услуг. Правда, остаются отрасли, где требуются рабочие, например, строительство. Но цена рабочей силы делает выгодным завоз иностранной рабочей силы. Более того, в России «неэффективными» становятся обширные территории Севера, тысячи деревень, сотни городов. И получается, что помимо ликвидации предприятий, необходимо избавляться от большого числа населенных пунктов и даже регионов. Например, даже раздавались предложение о том, что было бы лучше под видом интеграции передать экономический контроль над Дальним Востоком соседним Японии и Китаю, как то доказывалось в статье директора Института Дальнего Востока РАН В. Михеева. «Ученые-дальневосточники… предложили собственную версию программы (развития Дальнего Востока), предлагающую "открыть" дальневосточную экономику и тем самым облегчить интеграцию России в Азиатско-Тихоокеанский регион и Северо-Восточной Азии», для чего предоставить «дальневосточным субъектам РФ большую стратегическую, тарифную и монетарную автономию» (Михеев В. В. Азиатский регионализм и Россия // Pro et contra. 2002. T. 7. № 2. C. 110, 112). Таких «научных» и публицистических «обоснований» расчленения страны на «зоны» в 1990-е и начале 2000-х гг. было предостаточно.