Декамерон
Шрифт:
«Ничего, одну-две ночи можно и там, сударыня, — возразил настоятель, — а потом я подыщу что-нибудь поуютнее».
«Это уж ваша забота, отец мой, — заметила вдова, — я прошу вас об одном: чтобы все это осталось в тайне, никому ни полслова!»
«Об этом можете не беспокоиться, сударыня, — сказал настоятель. — Вы только постарайтесь устроить нам свидание вечером».
«Хорошо», — молвила вдова и, объяснив ему, как и в какое время лучше всего к ней пройти, пошла домой.
У вдовы была служанка — не первой молодости и вдобавок на редкость уродливая и безобразная: нос у нее был приплюснутый, рот кривой, губы толстые, зубы редкие и большие; она слегка косила, глаза у нее часто болели, цвет лица у нее был изжелта-зеленый, словно лето она провела не во Фьезоле, а в Синигалье [281] , и к довершению всего она была хромая и слегка кривобокая; за зеленый цвет лица все звали ее Зеленушкой;
281
…не во Фьезоле, а в Синигалье… — Фьезоле — городок, расположенный на холме под Флоренцией, славящийся своей красотой и здоровым климатом. Синигалья — болотистая малярийная местность.
Вдова позвала ее и сказала: «Зеленушка! Если ты ночью окажешь мне услугу, я подарю тебе красивую новенькую сорочку».
Услыхав, что госпожа собирается подарить ей сорочку, Зеленушка ответила так: «Если вы, сударыня, подарите мне сорочку, я все, что ни прикажете, сделаю, даже в огонь брошусь».
«Ну вот и отлично, — заметила вдова. — Пробудь эту ночь в моей постели с мужчиной и приласкай его, но только молча, чтобы братья мои не услыхали, — ведь они спят за стеной, — а потом я подарю тебе сорочку».
«Да я, коли нужно, с шестерыми просплю, а не то что с одним», — молвила Зеленушка.
И вот вечером, в назначенный час, явился настоятель, а молодые люди, как это у них было уговорено с сестрой, были у себя в комнате и громко заявляли о своем присутствии, по каковой причине настоятель в потемках тихохонько пробрался в комнату монны Пиккарды и направился, как ему было сказано к постели, — Зеленушка же, наученная монной Пиккардой, как ей надлежит действовать, направилась туда же, но только с другой стороны. Полагая, что с ним монна Пиккарда, отец настоятель заключил Зеленушку в объятия и молча стал целовать ее, а Зеленушка его. Словом, настоятель вступил во владение вожделенными благами и начал развлекаться. Устроив свидание, монна Пиккарда велела братьям доделать остальное. Братья на цыпочках вышли из дому и пошли на площадь, судьба же благоприятствовала им в задуманном предприятии даже больше, чем они рассчитывали. Стояла сильная жара, и епископ велел узнать, дома ли эти молодые люди, — ему хотелось пройтись и выпить у них вина, но тут как раз он увидел, что они сами идут к нему: он признался, чего ему хочется, и пошел с ними; когда же он вошел в прохладный их дворик, освещенный множеством свечей, то не отказал себе в великом удовольствии выпить доброго вина.
Когда же он выпил, молодые люди обратились к нему с такими словами: «Владыка! Вы оказали нам такую милость: удостоили своим посещением убогое наше жилище, — а мы ведь и шли пригласить вас в гости, — соблаговолите же взглянуть на одну вещицу — мы были бы счастливы вам ее показать».
Епископ ответил, что с удовольствием посмотрит. Тогда один из братьев взял зажженный факел и пошел прямо в комнату, где отец настоятель полеживал с Зеленушкой, а за ним — епископ и все остальные; настоятель же успел отмахать более трех миль, ибо все это время он скакал во весь опор, а потому, притомившись, отдыхал, несмотря на жару держа Зеленушку в объятиях. Когда, вслед за освещавшим дорогу молодым человеком, в комнату вошел епископ и все прочие, то епископу в ту же минуту показали настоятеля, обнимавшего Зеленушку. Отец настоятель между тем пробудился и, увидев свет и чужих людей вокруг, от нестерпимого стыда и страха с головою накрылся простыней. Тогда епископ, отчитав настоятеля, велел ему высунуть голову и посмотреть, с кем он лежит. Удостоверившись, что монна Пиккарда его обманула, и помыслив о том, как он осрамился, настоятель в превеликое впал уныние. Епископ велел ему одеться, а затем настоятеля под усиленным караулом отвели в собор, — там на него должна была быть наложена строжайшая епитимья за совершенный им грех. Затем епископ полюбопытствовал, каким это образом настоятель разлегся тут с Зеленушкой. Молодые люди все рассказали епископу. Епископ очень одобрил и вдовушку и молодых людей за то, что они, не пожелав обагрять руки в крови священника, обошлись с ним, как он того заслуживал.
Епископ присудил настоятеля сорок дней оплакивать свой грех, однако ж любовь и негодование кающегося оказались столь сильны, что оплакивал он свой грех сорок девять дней с лишком, и, к умножению его несчастий, ему долго потом не давали проходу мальчишки — показывали на него пальцем, кричали: «Глядите! Это он спал с Зеленушкой!» — и чуть было не довели его до сумасшествия. Так почтенная дама избавилась от тошнотворного и нахального настоятеля, а Зеленушка заработала на этом сорочку.
Новелла пятая
Когда
— Теперь твоя очередь, — сказала она.
Тот сейчас же изъявил готовность и начал так:
— Прелестные дамы! Элисса упомянула одного молодого человека по имени Мазо дель Саджо, и это навело меня на мысль вместо повести, которую я прежде собирался вам предложить, рассказать другую — о нем и о его товарищах, повесть не непристойную, однако ж заключающую в себе такие выражения, которые вы стесняетесь употреблять, но до того смешную, что грех было бы не рассказать ее.
Все вы знаете, что градоправителями у нас нередко бывают уроженцы Марки [282] , и по большей части это — мелкие душонки, народ прижимистый и сквалыжный, всю жизнь они только и делают, что крохоборничают. И вот по причине этого своего сквалыжничества и скопидомства градоправители и привозят с собой таких судей и нотариусов, о которых скорей можно подумать, что они прямо от плуга или из сапожной мастерской, но только не из школы законоведения. Итак, некий градоправитель вместе с множеством других судей привез мессера Никкола да Сан Лепидио [283] , с виду больше всего похожего на кузнеца, и было этому судье поручено вести дела уголовные. Горожанам делать в суде решительно нечего, и все-таки они нет-нет да туда и заглянут, и вот нужно же было случиться так, что однажды утром туда зашел разыскивавший своего приятеля Мазо дель Саджо. Обратив внимание на заседавшего там мессера Никкола, он спросил себя: что, это, мол, еще за птица, и стал его разглядывать. На судье была грязная беличья шапка, у пояса болталась чернильница, из-под мантии вылезала нательная рубаха, да и многое другое говорило о том, что судья не принадлежит к числу людей чистоплотных и благородных, но особенно поразили Мазо дель Саджо его подштанники, доходившие чуть не до икр; мантия была узкой, полы ее расходились, и из-под них выглядывали подштанники.
282
…уроженцы Марки… — В описываемое время во Флоренции и в самом деле было несколько градоправителей, уроженцев провинции Марки.
283
…мессера Никкола да Сан Лепидио… — Сан Лепидио (или Сан Лупидио) находится в провинции Асколи.
На этом Мазо дель Саджо прекратил осмотр судьи, равно как и поиски своего приятеля, и, отправившись на новые поиски, встретил двух других своих приятелей, из коих одного звали Риби [284] , а другого — Маттеуццо, не меньших забавников, нежели он сам. «Хотите доставить мне удовольствие? — спросил он. — Пойдемте в суд: я вам покажу такое чучело, какого вы сроду не видывали».
Все трое пошли в суд, и Мазо показал своим приятелям судью и его подштанники. Приятели еще издали начали покатываться, а подойдя ближе к скамьям, на одной из коих восседал господин судья, они обнаружили, во-первых, что под скамьи легко подлезть, а во-вторых, что перекладина, на которой покоились ноги судьи, треснула, и в дыру ничего не стоило просунуть руку.
284
…одного звали Риби… — О Риби говорит Саккетти в сорок девятой новелле своего «Новеллино». О Матеуццо никаких упоминаний не имеется.
«Меня так и подмывает совсем стащить с него подштанники — уж больно это просто!» — сказал своим товарищам Мазо.
Каждому было ясно, как за это взяться, а потому, условившись, что нужно делать и что говорить, приятели на другое утро опять пришли в суд. В переполненной зале Маттеуццо ухитрился незаметно подлезть под скамью и очутиться как раз возле судейских ног. Тем временем к судье с одной стороны приблизился Мазо и взял его за полу мантии, а с другой стороны к нему подошел Риби и сделал то же самое, и тут заговорил Мазо. «Господин судья, а господин судья! — начал он. — Пока вот этот воришка не улизнул, ради бога велите ему вернуть мне сапоги: он у меня их стибрил, но не признается, а я с месяц тому назад собственными глазами видел, как он отдавал поставить на них новые подметки».
А с другой стороны вопил Риби: «Не верьте ему, господин судья, — он плутяга: он прекрасно знает, что я пришел в суд, чтобы потребовать сундук, который он у меня спер, — потому-то он и завел речь про сапоги, а ведь я эти сапоги давным-давно купил. Коли-не верите, могу вам представить свидетелей: мою соседку-зеленщицу, потом Толстуху, которая требухой торгует, и потом еще мусорщика, который собирает отбросы возле церкви Санта Мария, что у Фредианских ворот, — мусорщик видел, как тот возвращался из пригорода».