Дела и люди века: Отрывки из старой записной книжки, статьи и заметки. Том 1
Шрифт:
— Вы бы, полковник, попробовали их овсом покормить, — улыбнулся в ответ командующий войсками и уехал с плаца.
Однажды генерал Дрентельн приехал в казармы одного из батальонов, расположенных в киевской крепости, осмотрел помещения, прошел на кухни и потребовал пробу солдатской пищи. Кашевар, как ни старался зачерпнуть щей со дна погуще, пища оказалась без навара и очень жидкой.
— Ваше высокопревосходительство, ваше высокопревосходительство… лепетал перетрусивший батальонный командир, стараясь найти предлог для оправданья.
— А вы вот что, полковник, — перебил его генерал, — титул мой употребляйте пореже, а щи варите погуще.
Генерал, граф Никитин
Инспектор всей резервной кавалерии, генерал от кавалерии граф Никитин, посещая находившийся в месте квартирования его штаба госпиталь, требовал от смотрителя, чтобы в палатах госпиталя была температура не менее 15°. Смотритель принимал все меры, чтобы исполнить
Генерал, граф Евдокимов
Известный кавказский герой, генерал, граф И. И. Евдокимов, прочитав полученный приказ о присвоении генералам новой формы обмундирования и, между прочим, красных штанов при парадной форме, сказал окружающим: «прежде генералов узнавали по головам, а теперь будут узнавать по ногам».
Генерал Мещеринов и полковник Кюхельбекер
Помощник начальника главного штаба, генерал-адъютант Мещеринов, прочитывая поданные ему к подписи полковником М. В. Кюхельбекером (сыном известного декабриста) бумаги, нашел их составленными неудовлетворительно и долго распекал его. Он требовал, чтобы бумаги писались кратко, сжато и понятно, и закончил свое длинное наставление словами: «во многом писании несть спасения».
— Позвольте, ваше превосходительство, — возразил Кюхельбекер, — мне помнится, что святые отцы заповедали нам, «что во многом глаголании несть спасения».
Директор полиции исполнительной Оржевский
В начале пятидесятых годов, директор департамента полиции исполнительной, Оржевский, купил на Фонтанке, близ Семионовского моста дом, выходивший двором и на Моховую улицу, отстроил его и переехал в него на жительство. Справив, по обычаю, новоселье, новый хозяин отправился на покой в устроенную для него опочивальню, и там, покончив с дневными занятиями, на новом ложе сладко заснул. Вдруг ночью он слышит как будто за окном иль за стеною какое-то шипенье и вслед затем закуковала кукушка. Почтенный сановник перепугался, вообразив себе, что кукушка накуковала ему близость смерти, и потребовал управляющего Клавдия Андреевича Шубина, известного впоследствии начальника адресного стола. Рассказав ему о случившемся, он отдал ему приказание о переезде на старую квартиру, но почтенный управитель успокоил встревоженного директора уверением, что. это кукуют стенные часы у живущего в соседней квартире купца-дровяника Петра Петровича Гвоздева. Казалось бы всякие страхи должны были исчезнуть, но мнительный домовладелец потребовал от Гвоздева или перемещения часов или выезда с квартиры. А так как у Гвоздева был заключен с прежним домовладельцем контракт на несколько лет, то он отказался исполнить требование Оржевского. Тогда последний приказал его выселить, заплатив ему все расходы по нарушению контракта.
Министр финансов Канкрин
В конце тридцатых годов, министр финансов Канкрин, желая приступить к замене русского ассигнационного рубля — серебряным рублем, обратился к содействию тогдашнего петербургского головы, известного табачного фабриканта Василия Григорьевича Жукова и просил его возбудить в городской шестигласной думе вопрос о неотложной необходимости и пользе подобной замены.
— Ви, патушка, — говорил Егор Францевич В. Г. Жукову, — пусть только немножко ополфанит этот фопрос, а выстругать его путед немецкий мастер.
— Оболванить — почему и не оболванить, — отвечал Василий Григорьевич, — только будет ли это, ваше превосходительство, хорошо для нас?
— О, конешно, ошень корошо путед! — улыбался Егор Францевич, — ви полюшит серепряный рюпь!
Но собранная городским головою в экстренном заседании дума, состоявшая тогда исключительно из купцов, отнеслась к сделанному ей предложению скептически и поднятый вопрос был забаллотирован. Пришлось прибегнуть к помощи немцев; собрали в общее заседание биржевой комитет, иностранных негоциантов, выборных от купечества, мещан и ремесленников и вопрос о замене ассигнационного рубля серебряным — получил одобрение.
— Ну, фот и отлишно! — говорил Егор Францевич, принимая депутацию собрания, — ви полюшаит серепряный рюпь, и путед, я рюшаю, ошень покат.
А. Н. Муравьев
Известный святоша, Андрей Николаевич Муравьев, в бытность свою в Петербурге в начале шестидесятых годов, перед каждой отправкой арестантов в Сибирь, являлся в пересыльную тюрьму, беседовал с ними и оделял их религиозно-нравственными книжками. В одно из таких посещений, в 1863
— О моем нравственном преуспеянии я позабочусь сам, — отвечал Домонтович, — и это не его дело. Он лучше бы сделал, если бы вместо забот о моей душе, позаботился о моем теле. На мне вот истлела рубашка и я больше году в бане не был. На это он не обращает внимания.
— Он прав, — сказал тогда А. Н. Муравьев и, вынув из бумажника пять рублей, упросил смотрителя не только простить арестанта, но купить ему две рубахи с подштанниками и выпарить его в бане.
Генерал, граф Тотлебен
В 1880 году, на одном из вечеров у одесского генерал-губернатора, графа Э. Т. Тотлебена, управляющий гражданскою частью края, статс-секретарь С. Ф. Панютин, отозвался с похвалой о музыкантском хоре с.-петербургской пожарной команды и высказал мысль, что было бы очень недурно, если бы и Одесса завела у себя такой же хор.
— Ну, — отозвался на это граф Эдуард Трофимович, — петербургские пожарные прошли огнь и воду и дошли до медных труб, а наши проходят только первую стихию, следовательно, до труб им еще далеко.
Статс-секретарь Панютин
19 февраля 1880 года исполнилось 25-тилетие со дня восшествия на прародительский престол государя императора Александра Николаевича. Я написал тогда по этому поводу следующую патриотическую песнь:
19 февраля 1880 года. Могучий властелин, наш Кесарь именитый, Отец отечества, Верховный вождь дружин, Освободитель-Царь, Царь мудрый, родовитый, Боярин первый наш и первый гражданин Всей Руси и Литвы, и Грузии, и Крыма, Финляндии, Сибири, Польши и иных, Приветствуем тебя во всех делах Твоих, Старейшина Ты наш, глава Богохранимый!.. Твой ныне юбилей — и все Твои народы, Надежды на Тебе совокупив одном, В Твоих деяньях зря свет правды и свободы, Тебя приветствуют с великим этим днем!.. Родился Ты в Москве, в благословенный век, Воспет поэтами, поэтом и воспитан, Героем-рыцарем Родителем испытан, И на престол воссел как царь и человек. Деяния Твои, о Царь, могу ль воспеть я… Велик Ты в них, велик, как Твой велик народ! Пройдут года, века, пройдут тысячелетья, — Они останутся, прейдут из рода в род!.. Когда, и где, и кто подумать только мог, Что слово лишь одно освободит мильоны Несчастных тех существ, кого сковал сам Рок, Чья жизнь была позор, проклятия и стоны?… Когда, и где, и кто смел думать, чтоб рабы, С которых только что оковы были сняты, Могли быть призваны решить свои судьбы, Воссесть в судебные и земские палаты? Когда, и где, и кто смел мысль питать о том, Чтоб равноправие в сословьях водворилось, Чтоб тягость воинскую несли все с мужиком, Чтоб милость на суде и правда воцарилась?.. Но Ты так восхотел, изрек Ты только: «бысть»! И всё создалося… окрепло… вознеслося… Какое тут перо, какую нужно кисть Чтоб описать всё то, что на Руси сбылося За четверть века лишь, по слову одному, Без потрясения, без шума и тревоги!.. Пошли ж, о Господи, за то Ты лета многи, И радость, и покой, и здравие Тому, Кого ты Сам избрал для счастья России, Кого за кротость Ты всех боле возлюбил, И в исполнении Его земной миссии, Сам умудрял, и вел, и от беды хранил!.. Да царствует еще Он долго над своим Великим, преданным, испытанным народом И сыплет на него, Тобой руководим, Благодеяния свободы год за годом!..