Дела и ужасы Жени Осинкиной
Шрифт:
Но Федька на дедов скепсис и полную телеологию вкупе с теологией (кто слов этих пока еще не знает — самое время отыскать в словаре) на сей раз не поддался. В том же журнале писали, что 189 миллионов уже согласились прыгнуть. И остается, собственно, уговорить 411 миллионов. А на долю России приходится вообще каких-то 38 миллионов.
И Федя обдумывал — как именно начать работать с этими людьми, со своим будущим, кстати сказать, электоратом. Во-первых, надо натренировать людей. Сам Федя исправно каждый день тренировался — подпрыгивал как можно выше, чтоб ударить ногами в земную кору как можно сильней.
Как прирожденный организатор, Федя думал еще и над тем, каким образом всем согласившимся прыгнуть напомнить за сутки, что час «WJ» наступает — завтра, во столько-то. А то дела ведь у всех — за год-два можно подзабыть и точный день, и тем более час действия, призванного изменить жизнь на Земле к лучшему, — четырнадцать часов тридцать девять минут одиннадцать секунд по московскому времени.
Глава 42. В селе Крещенском
На половине примерно пути от Омска до Алтая Леше и Сане стало ясно, что надо покопаться в коробке передач. А это несколько часов. Пассажиров отпустили погулять по селу.
Мячик сразу пошел искать псов. Специально искать их, конечно, не было необходимости. Через минуту трое разномастных и разновеликих уже шли за Мячиком, как на поводке, виляя хвостами.
А Женя разговорилась с девочкой, вышедшей за калитку посмотреть на приезжих. Ее можно было бы назвать, впрочем, и девушкой, поскольку ей в июле исполнилось шестнадцать. Она перешла в 11 класс.
— А что у вас в селе самое интересное?
— Юля Мотина, конечно, — тут же ответила темноглазая и русоволосая Ксеня.
Последовавший далее рассказ про ее одноклассницу и подружку Юлю и правда был впечатляющим.
Жила-была Юля в селе Крещенском, училась в школе в этом же довольно большом селе, возилась на огороде, ходила с мамой на речку полоскать белье. И однажды увидела по телевизору документальный фильм про африканскую страну Кению — ту, которая расположена на востоке Африки, прямо на экваторе: он делит эту Кению ровно пополам.
И Юля узнала на экране место, в котором она родилась и жила в лесной хижине до двенадцати лет с маленьким братиком. Его в три года укусила змея, и он стал неподвижным. Она носила его на руках и играла с ним. Юля плакала, вспоминая о своем братике. Она хорошо рисует и нарисовала его по памяти. Симпатичный такой темнокожий голышок. (А теперь вообразите реакцию Юлиной мамы, которая родила Юлю в районном центре в пятидесяти километрах от Крещенского и ни а каком таком братике знать не знала и ведать не ведала.)
Потом ее в двенадцать лет отдали в другое селение замуж. Она нарисовала и своего жениха в свадебном наряде из перьев, и себя — в бусах из кораллов и так далее…
— А потом?.. — растерянно спросила Женя.
— А потом она ничего не помнит. Она считает, что двенадцати лет от роду уже в доме мужа умерла от укуса тоже какой-то змеи, смертельно ядовитой. И потом через много лет, может, через
Ксеня помолчала и добавила:
— Мама у нее хорошая, добрая, а отец пьет сильно. А когда Юля себя объявила африканкой, стал еще больше пить.
— Ксень, а ты Юле веришь? — спросила Женя.
— А как не верить, если она на суахили свободно заговорила? Откуда ж она его узнала? У нас его тут никто не преподает. По английскому — и то одна только преподавательница.
— А что это за суахили?
— А на этом языке в Кении говорят. Трудный ужасно. Ни на какой не похож. Юлю в Новосибирск возили, в университет. Там один преподаватель ее проверял. Сказал — говорит, как на родном.
Потрясенная Женя молчала, усваивая информацию.
— А вообще… она изменилась?.. Другая стала?
— Да не особенно. Вот только дождей теперь ужасно боится. Раньше мы с ней под дождем босиком бегали, по лужам плясали… А теперь как дождь — она прячется куда-нибудь, прямо дрожит. Нам потом географичка рассказала, что в Кении вообще все время жарко, а раз в несколько десятилетий — очень сильные дожди. Такие, что все-все затапливает, скот гибнет и люди — сотни людей гибнут…
— А можно с ней познакомиться? — робко сказала Женя.
— Да пойдем — сходим. Она дома должна быть.
…Обычный сельский дом выделялся разве что розовыми наличниками и немыслимой красоты тюльпанами под окнами. Круглолицая симпатичная Юля, гладко причесанная на прямой пробор, с толстой русой косой, закрепленной на конце красивой заколкой и перекинутой (видно, в селе завелась с недавних пор такая мода) на грудь, встретила гостей радушно.
— Что делаешь? — спросила Ксеня подружку.
— Рисую…
На столе лежал большой альбом и набор пастели. На листе взлетали, взмахивая бахромчатыми крыльями, розовые фламинго, тоже немыслимой красоты.
— Как здорово! — воскликнула Женя. — Ты срисовываешь откуда-нибудь?
— Нет, — застенчиво сказала Юля. — Я их помню. У нас их много. Они у озера Накуру живут, людей не боятся…
Тут в дом влетел Мячик.
— Уезжаем! — воскликнул он.
И Женя, с сожалением распрощавшись с Юлей, заторопилась.
Ксеня, провожая ее до машины, успела сказать, что месяц назад к Юле приезжал свататься кенийский принц, но она сказала, что подумает.
— Весь как шоколадка, но симпатичный — ужас! — тараторила Ксеня. — Высокий, стройный такой! Он только просил ее поскорей думать, потому что у них в Кении и так шестнадцать лет — это уже перестарок…
— А что такое перестарок?
— Ну если в девках засиделась, — засмеялась Ксеня. — Бабушка моя так говорит.
— А как они говорили-то?
— Так на суахили! Я ж тебе сказала! Она язык прекрасно знает, а откуда — неизвестно. Дальше Сибири никуда не выезжала, за границей еще не была…
Женя распрощалась с Ксеней, заняла свое место в машине и в глубокой задумчивости отправилась дальше и дальше по неведомой ей прежде Сибири. Она чувствовала, что увидит и услышит здесь еще и не такое.