Дела земные
Шрифт:
– А я – корова.
– И кто вас так кличет?
– Мама. Остальные тоже считают такой.
– Кто вам сказал?
– Мама. Я до сих пор не замужем. И детей не могу иметь.
– В жизни много чего можно иметь и не иметь.
Мужчина на некоторое время замер. Молнией сверкнула в человеческом сознании истина. И пусть она тут же спряталась где-то в глубине души, завтра истина заявит о себе.
– Завтра куплю вам утюг для мамы. Пусть тешится.
Женщина смотрит сквозь снежную пелену. Глубоко в душу смотрит и молчит, но ей очень хочется помириться
– Купить утюг?
– Да.
– До завтра?
Лариса молчала.
– Что не так?
– Вы утюг сами принесете?
– Нет, я его по почте отправлю, – рассмеялся мужчина, и до него дошло. – Я не за этим вовсе…
– Если вам нужно, я не против.
Снег перестал падать. Расстояние между домами покрылось за время их беседы невесомым покрывалом. Робкое предложение женщины оставило, несмотря ни на что, глубокий и чистый след в душе мужчины. Шагай, женщина! Следи по чистому снегу! Там тебя не обидят.
Странная женщина положила телефонную трубку. Ей снова стало тесно в комнате одной. Она не слышала стука собственного сердца, шагов по комнате и скрипа подъездной двери. Чист двор, чист зимний воздух. Свободно пространство перед ней.
Так случилось, что трое мужчин смотрели в опустевшее вдруг окно соседки из дома напротив, но пустым оно им не казалось.
А за ними наблюдал Павел. Он вспоминал о джентльменах у дверей соседки, а также у двери бывшей жены, о кирпичах и бутылках в их пакетах и испытывал желание защитить бывших своих женщин, согреть, накормить. Проследил взглядом за «страусом», шагающим по чистому снегу в направлении дома напротив, и стал собираться.
Лариса шагнула в только что оставленные мамины следы на снегу и пошла в противоположном направлении. Через несколько минут по ее следам шагал Павел к двум своим одиноким женщинам. Зажжется еще одна лампочка в общественном подъезде, и станет людям видно, куда идти.
Послесловие
Холодно. За окном минус двадцать четыре. Пасмурно. Понедельник. В офисном помещении звучит песня о снегопаде:
Раскинутся просторы,Раскинутся просторыДо самой дальней утренней звезды.И верю я, что скоро,И верю я, что скороПо снегу доберутсяКо мне твои следы.Павлина подпевает.
– Последнее время часто эту песню передают, – говорит молодой человек с внешностью Макаревича в юности. Он в новой жилетке и слегка пыжится, как всегда в таких случаях.
– Мама эту песню обожает.
– Лариса тебе не звонила?
Ответа не последовало, так как открылась дверь, и в офисное помещение вошла сама Лариса. Всеобщее оцепенение было коротким. Всего два страусиных шага, и Лариса обняла Павлину.
– Соскучилась по вам. – Женщина кивнула «Макаревичу».
Тот провел руками по груди, расправляя обновку.
– Подписал? –
– Кто, что подписал? Новая сумка? В ней утюг? – Павлина радовалась встрече и примирению. Пританцовывая, она заглядывала в глубину новой Ларисиной сумки.
– Директор. Заявление об уходе. Утюг для мамы.
– Ты увольняешься?
Неподдельное удивление сотрудницы заставило Ларису подойти к своему столу, на котором так и лежал с пятницы лист с заявлением об уходе.
Павлина, прочитавшая его из-за плеча коллеги, произнесла:
– Мы его не видели, и ты ничего не говорила. Так ты стол по этому поводу накрываешь?
– Выходит, что нет, – рассмеялась Лариса.
– Что у тебя в фольге?
– Омлет, утром запекла для вас в австрийской духовке. Сказка!
– Омлет? Или духовка? – подал голос «Макаревич».
Лариса вспомнила необыкновенную духовку в шикарной квартире мужчины из дома напротив, лукаво посмотрела на коллег и произнесла:
– Жизнь – сказка.
– А ну давай рассказывай, рассказывай… – потребовала Павлина, заглядывая в глаза Ларисы. – У тебя глаза шоколадные, с вкраплениями.
Лариса согласилась. Она теперь знала об этом. Утром ее глазами восхитился компактный мужчина, назвав их рябенькими.
Он и она
Есть один день в году, утро которого, будто причастие, действует на каждого. Любой выходящий на улицу в это утро человек делает шаг в первозданный, невладанный мир. В холодном воздухе звенящая тишина. Словно свадебное платье надела природа. Белым-бело вокруг. И не просто бело.
Бело-нежно, бело-чисто до осязаемого хруста. Все это осветляет взгляд и делает мысли такими же. Как в церкви…
Белым-бело, только следы от лап вороны елочной мережкой вышивают замысловатый узор на пяльцах дворика. Снежное его покрывало пока еще тонкое. Потому лапки птицы, проваливаясь в снег, достают до земли. Черные следы на белом, как плохое и хорошее. У каждого идущего по жизни хватает и того и другого. Но белого все же больше. Или это память заставляет нас помнить дольше и ярче хорошее и отодвигает на второй план плохое. Низкий поклон ей тогда за это.
Черное на белом – классика. Вороне много лет. Ворона много знает. До всего есть интерес. Проживает она не только свою жизнь, но и жизни всех обитателей двора. Одни ей симпатичны, но события за окнами их квартир скучны и однообразны. Даже сидящие на своем посту бабушки-старушки не оживляются при виде таких людей и продолжают монотонно отправлять в рот семечки. За окнами несимпатичных вороне людей происходят интересные действия. Наблюдать за ними – порой одно удовольствие, но если несимпатичные люди вышли во двор, держаться от них надо подальше. Швырнуть в ворону чем попало могут и обозвать обидно. Зато как оживляются при их появлении бабушки-старушки. Но куда активнее становятся их перешептывания, когда из подъезда выпархивают старшеклассницы.