Дельцы и мечтатели
Шрифт:
На войне он был жесток, и жестокость была забита в него огромным железным гвоздем, и не было тех клещей, которые вынули бы его. Понемногу, гнев и жестокость шелухой слетали с его сердца, он готовился к смерти, рождаясь заново. Он вспоминал, как они с отцом ходили за орехами к водопаду, устроили там небольшой привал и не было вкуснее того сыра и той воды из ручья во всей вселенной. Светлые воспоминания полностью вытеснили черный осадок, он сумел вытащить свой гвоздь жестокости и зашвырнуть его подальше. Первый раз он просил прощения у бога за зло содеянное им. Раскаяние было искренним. Черная птица, встрепенувшись, улетела, на ее место прилетела светлая. Он сделал шаг, готовый принять смерть и смерть сейчас была ему старым другом.
Мина не взорвалась. Он так и продолжал стоять не
– Вернувшись к мирной жизни, я уже ничего не боялся, но вернулся я с войны сильно уставшим, – закончил Сергей свою историю.
История мальчика
Последние два года я провел в больницах. Бесконечная череда больничных палат, бесконечные процедуры. Все это менялось с такой скоростью, что иногда я думал: «Поскорее бы уж все это кончилось и не важно, как».
Родители делали все, что могли, но когда они узнали, что жить мне осталось не больше месяца, то разом оставили все попытки и как бы успокоились. Этот месяц мы были по-настоящему вместе, и нам ничто не могло помешать любить друг друга. Это был самый лучший месяц в моей жизни.
Иногда, на какие то мгновения, они забывали о моей болезни и тоже светились от счастья. Мы действительно радовались каждому дню. Мама тогда совсем переехала ко мне в палату и спала на соседней кровати. Иногда она ночью протягивала свою руку и клала на мою – она думала, что я сплю.
Врач разрешил нам прогулки, собственно терять было нечего, и мы с мамой целые дни напролет проводили в больничном дворе. Больничный двор был огромен и густо усажен деревьями. Деревья были самые разные, но больше всего было клена. Клены были большие и разлапистые так, что даже в самую жаркую погоду под ними было уютно.
Больница находилась в отдалении от основных дорог, и шум с улицы не доходил сюда. Пространство двора наполнялось пением птиц, которых было действительно много. Люди подкармливали их, и они слетались целыми стаями. Над всеми возвышаясь, ходили грачи, отпугивая остальную мелочь. Голуби и воробьи расступались перед ними, как бы пропуская внутрь, и опять смыкали свои ряды за ними. Грачи важно бороздили волны птичьего моря. Иногда прилетали чайки, внося свой переполох, громко крича и хватая, что-нибудь убегали в сторону. Молодые галки играли с пустым пакетиком от чипсов, заглядывая в него по очереди и вытаскивая за хвост друг дружку. Воронята-подростки тоже не против были поиграть. Один из них схватил окурок и начал с ним носиться, показывая остальным, ценность находки и вот уже вся компания неслась следом.
Мы проводили наши последние дни с мамой. Отец приезжал по нескольку раз в день, и мы все втроем гуляли и кормили птиц. Я знал, что птицы больше всего любят семечки подсолнуха и папа привозил их в больших количествах. Мы бросали их птицам. Ближе всего подходили голуби, они толпились, наступали на ноги, а некоторые нетерпеливые садились на руки и плечи. Воробьи не решались вступить в эту свалку, скорее из-за боязни перед человеком и им надо было кидать чуть дальше. Грачи, вороны и галки тоже чинно держались на расстоянии, они всегда опасались людей и клевали свой хлеб в сторонке. Мы хотели наполнить эти последние дни любовью и радостью. Интенсивную терапию прекратили две недели назад, голова у меня не была в тумане, как раньше. Я мог наслаждаться всеми ощущениями в полной мере. Боль ушла и больше не тревожила. Конечно же, я прекрасно понимал, что близко то время, когда родители останутся одни, но не хотелось об этом думать потому, что сегодня светило солнце и пели птицы за окном.
В больнице я начал рисовать, хотя до этого к карандашам и краскам не притрагивался вовсе. Когда я был здоров, я был постоянно занят в школе, дома я «валял дурака», играя на компьютере и смотря всякую лабуду по телеку. Мои родители делали то же самое, а дурной пример, как мы знаем… Это я сейчас, понимаю про то время, но тогда было совсем все по-другому.
Вокруг меня в школе, дома никто не рисовал, я просто не знал,
Она по-новому приоткрыла мне глаза на великий мир. Ее звали Оля. Рисовала она постоянно, днем и ночью посвящая этому занятию все свое свободное время, как будто хотела надышаться и пропитать этим свою жизнь. Ее жизнь в эти мгновения была настолько ярка и заразительна, что дети, которые лежали с ней тут же, загорались этим, и уже их нельзя было оторвать от карандашей и красок. Родители детей удивлялись, когда их жутко зависимый от телефона ребенок днями не подходил к нему, а то и вовсе забывал об его существовании.
Я лежал в соседней палате, и каждый раз проходя по коридору, через стеклянную дверь я видел, как она сидит на своей кровати и рисует. Мне очень хотелось подойти, но я не решался.
Однажды, я все-таки решился. Это случилось во дворе. Она сидела на лавочке и рисовала. Я больше не мог оставаться в стороне, но у меня оставалось не так много времени. Мы разговорились. Ну, о чем могут разговаривать дети? Естественно, нам обоим очень хотелось жить и жить вне этих стен. Даже находясь в таком положении, мы старались радоваться каждому мгновению, причем это получалось у нас само собой. С тех пор мы все время проводили вместе. Она никогда не подсказывала и не учила меня, как надо рисовать, но мы много говорили о содержании рисунка, о том, чем наполнен был лист бумаги. С тех пор я не выпускал из рук альбома и до поздней ночи уже у себя в палате рисовал. Она показала мне сказочный мир разноцветных птиц, лошадей, кентавров и львов. Небо, солнце и деревья – все это заново рождалось на листе бумаги. Я сам создавал свой волшебный мир, в котором я был всем сразу, и все было мной. Кое-что я взял с собой сюда и это мне очень пригодилось. А Оля маяком мне светит и сейчас – закончил мальчик.
Прилетел голубь, в клюве он принес черное перышко, которое положил рядом.
«Пора», – подумал мальчик. Время действовать пришло. Главное, чтобы у них хватило сил.
Глава 3. Электрик высшей квалификации – Василий Петрович
Василий Петрович этим утром попрощался с женой и пошел на работу. Он вышел на улицу. На работу ему надо было только к обеду, и у него было достаточно времени, чтобы прогуляться по парку. Парк по городским меркам был огромен, с большим прудом. Вода в пруду не замерзала даже зимой. В центре пруда, куда вела искусственная дорожка, имелся каскад водопадов, возле которого постоянно кипела жизнь. Круглый год здесь суетились утки, разжиревшие и совершенно потерявшие интерес к перелету на юг. Люди им в этом сильно помогали, постоянно подкидывая все новые батоны. Большинство из них скорее не выдержало бы такого дальнего перелета, после такой усиленной углеводной заправки. Василий Петрович не был исключением, он купил батон для уток и направился в парк. Подойдя к мелкой цепочке водопадиков, он присел на корточки и принялся кидать хлеб в воду. Василию Петровичу было пятьдесят три года. Тридцать лет назад, вот так же он сидел здесь, на этом самом месте и крошил возможно тот же батон тем же уткам. Только вот он стал чуть дряхлее и смурнее. А чего вдруг? Ведь жизнь его сложилась удачно или лучше сказать почти удачно.
Раньше он как то не задумывался над этим, но сегодня он не мог не думать об этом, внутри просто все кричало. У него была жена и двое детей подростков, которых он, несомненно, любил. Кроме нелюбимой работы он ничего не мог вспомнить. Только сейчас ему пришла в голову мысль, что он совершенно не помнит лица жены, а ведь прожил с ней почти всю жизнь. Как же так можно прожить и не заметить, что живешь с совершенно чужим человеком. Каждодневные бесконечно беспокойные заботы о семье и о себе. Или все это только притворство и возможность спрятаться от себя, как хорошо за этим прикрываться.