Дельфиний мыс
Шрифт:
— Ну, ты слышишь? Одик!
Одик был в смятении. Он отскочил от двери и опять приблизился.
— Сними замок, — донесся громкий шепот. — Он его не защелкнул.
Одик коснулся пальцами замка, его дужки. Нажал. Дужка вышла из замка. Что делать? Отпустить?
Одик оглянулся. Вот-вот опять появится Карпов!
Он отошел от сарая.
— Что ж ты? — раздался шепот из-за дверей. —
Одика бросило в жар. И вдруг странная злость захлестнула его.
— Так тебе и надо! — бросил он. — Будешь знать, как издеваться! И ты не подкупишь меня рублем! — и побежал от сарая к дому.
И здесь ему в голову пришла другая мысль: с Илькой, наверно, был и Катран, и другие ребята, нырявшие за амфорой, и Ильку надо бы освободить. Надо? Ни за что!
Одик выскочил из калитки на улицу и здесь вспомнил, как Катран с Илькой спускали его с Олей с глыбы у моря. Все-таки надо снять, надо немедленно снять замок, что бы потом ему за это ни было от Карпова!..
Одик кинулся во двор. На ступеньках террасы сидел Георгий Никанорович и поглядывал на сарай. Услышав его шаги, он быстро обернулся:
— Ты почему не на море?
— Так, — сказал Одик и залился краской.
— А чем это ты так перепуган?
— Я?.. Ничем… Что вы…
Одик повернулся от него, медленно прошел по зеленому тоннелю до калитки, так же медленно открыл ее, запер за собой и со всех ног полетел к Мише: ему надо все сказать. Он — главный. Да к тому ж Одик знал лишь его дом.
Миши дома не оказалось, и Одик побрел по улице назад.
Только сейчас понял он, что натворил. Ему больше не видеть ребят: ведь он, можно сказать, предал их. Ну что ему стоило вынуть из пробоев замок и сразу же уйти? Никто бы не доказал, что он выпустил. Правда, Виталик мог бы подтвердить, что видел его в их компании. Видел, ну и что? Это ведь еще не доказательство.
«А что, если сбегать к Федору Михайловичу?» — вдруг подумал Одик. Он наверняка знает, кто где живет, и вообще с ним можно быть откровенным. Он, кажется, запомнил его, Одика.
А не выгонит? Будь что будет.
Одик перебежал перед носом автобуса автостраду и углубился в пустынный проулок.
Чьи-то громкие голоса отвлекли его от мыслей. Незнакомые мальчишки возились на заброшенном участке под кривыми Иудиными деревьями. В ослепительно ярких гроздьях мелких розовых цветков, густо облепивших ствол и ветки, было что-то еще более зловещее, ядовитое. Одик поежился. Он подбежал к полуразрушенной ограде и застыл от страха: тощий мальчишка в полосатой тенниске ногой катал по траве их залатанную во многих местах, бесценную амфору! А другие радостно гоготали.
— Что вы делаете! — закричал Одик. — Она же античная!
— Вовец, — сказал тот, кто катал ногой амфору, — доставь этого крикуна сюда!
Плотный мальчишка с облупленным носом, сидевший на траве, посмотрел на него.
— Я
— Вовец, ты слышал?
Вовец неохотно встал с земли и с кулаками пошел на Одика.
— Ребята, — жалобно сказал Одик, — я не вру, она античная, древняя.
— Заливай! Дураков нашел? — сказал Вовец.
— Честное слово! И можете бить меня — не уйду.
— Ого! — удивился Вовец. — Ты это вправду? — И опустил кулаки, разрешение бить обезоружило его, он оглянулся на мальчишку в полосатой тенниске, катавшего ногой амфору.
— Стукни, стукни его! — потребовал тот, и Вовец снова вскинул кулаки.
Одик отшатнулся от ограды и со всех ног побежал к дому Федора Михайловича. Он бежал, а где-то в висках стучало и стучало: «Надо спасти, спасти амфору…»
Глава 7
УЧИТЕЛЬ
Миша возвращался из соседнего городка Кипарисы.
Туда он уехал утром, прослышав от соседа, что в магазин «Спорттовары» закинули кеды. Свои Миша износил, а они были незаменимы для игры в волейбол и походов в горы. Однако купить кеды не удалось: перед самым носом кончился его размер. Огорченный, Миша вскочил в автобус и поехал назад.
Весь остаток вчерашнего дня да и сегодня утром он не мог отделаться от чувства досады. Зачем он так легко поддался вчера Ильке с Катраном? Зачем оставили там амфору? Надо было сегодня же утром взять ее оттуда, да вот эти кеды… Будь они неладны!
Автобус мчался по прямой, синевато-влажной от солнца автостраде к Скалистому, и с каждым километром росла у Миши тревога.
Выскочив на своей остановке, он быстрыми шагами, почти бегом ринулся к заброшенному саду.
Вот и проулок, и покинутый сад. И, еще не перелезая через ограду, Миша понял: украли! Камни у подножия Иудиных деревьев были передвинуты, и грот, куда они положили амфору, был открыт.
Миша перелез в сад и на всякий случай пошарил рукой в гроте — пусто. Обошел каменную горку и чуть не заплакал. Как старались! Чуть не перессорились. И когда ныряли и Катран повредил ее, и когда, склеивая, Костя уронил один кусок на пол и на амфоре одним швом оказалось больше.
Теперь хоть тысячу раз рассказывай Федору Михайловичу — не поверит. Высмеет. Это он умеет. И правильно сделает. Не каждый день в этих местах случаются такие находки. Говорят, под Херсонесом, а еще возле Сухуми, где была Диоскуриада — затонувшая столица древней греческой Колхиды, амфоры находят часто, а про Скалистый этого не скажешь…
Миша добежал до калитки Федора Михайловича, заглянул во двор и услышал за углом голоса: учителя и еще чей-то — ребячий.
Миша выглянул из-за угла дома. И первое, что бросилось в глаза, — не Федор Михайлович и не тот надоедливый толстый мальчишка, который вот уже несколько дней таскается повсюду за ними, не стопки разложенных на земле книг и журналов. В глаза бросилась амфора.