Дельфийский оракул
Шрифт:
Известие о чудесном излечении Фив несли на крыльях чайки. Слушали их быстрые корабли и пересказывали волнам. И с каждым пересказом становилась эта история все более удивительной. Уже не лекарь ходил из дома в дом, но молодой бог, прекрасный, как утро, облаченный в белые одежды. Золотую кифару держал он, извлекая из струн ее звуки неописуемой красоты. И музыка заставляла болезнь отступать.
Звали бога – Аполлон.
Уж не тот ли это Аполлон, что одарил пифию
Не в его ли честь возвели в Дельфах храм?
Не ему ли шлют дары, прося правдивого ответа на свои вопросы?
И устремились многие корабли к острову, желая приветствовать нового бога.
– Радуйся! – кричали люди. И несли к алтарям ветки благородного лавра, оливки и вино. Дарили богу ткани и украшения. – Радуйся!
Но не было места для радости в сердце Лето. Она словно спала, пробуждаясь лишь тогда, когда видела пред собою серебряную чашу. Лицо на дне ее изменялось. Вот Нерей, дед, которого никогда не видела Лето. Вот – Лай… его она помнила. Золотые волосы, синие глаза. Голос – ласковый, от которого трепетало ее сердце. И – предательство! Предательство разве можно простить?
Вот Ниоба извивается черной змеей, тянет руки, то проклиная, то прощение выпрашивая. Нет ей прощенья! Всех сгубит солнцерожденный Аполлон.
Бог он! И в самой Лето течет кровь титанов. Верила в это она и крепче сжимала чашу, желая увидеть будущее. Видела, но – чужое. Мелкие людские тревоги. Скучно… но надо отвечать на их вопросы. Не ради себя – ради сына. Люди любят чудеса, пусть же получат их.
А будущего на всех хватит. Бездонна чаша…
Очнулась Лето ото сна, увидев вдруг изможденное лицо сына. Он не кричал, но крик застыл в его глазах. Какая боль, ужасная боль… кто посмел его ранить?!
А он постарел… мир жесток даже к богам. Слишком долго бродил Аполлон вдалеке от стен дома родного. Пора ему возвратиться, пора испить вина из чаши и взойти на гору, с которой шагнет он на Олимп. Почему? Потому что он бог. Боги живут на Олимпе. А на земле они – стареют.
И эти ее мысли казались Лето правильными.
Но Аполлон не желал возвращаться. Уж не из-за этого ли человека, так болезненно похожего на Лая? Царь мертв, пал он от руки того, кто сейчас сидит на троне.
Не сидит – восседает! Указывает на Аполлона, говорит что-то гневное, оскорбительное. И женщина, лежащая у ног его, мертва. Она некрасива, стара, но – знакома. Она снилась Лето прежде, когда сны ее еще отличались чем-то от яви. И вот – опять.
Уж не она ли виновница той боли, которую испытывает милый ее Аполлон?
Мелькнуло имя – Эдип…
Эдип?
Он жив еще?! Он должен был умереть, от стыда
Гнев обуял Лето, но одолела она его, позвала жреца. Жрецы не мешали Лето, берегли они ее и сына, служа ему верно, доказывая тем самым божественную суть Аполлона.
Они не пытались отнять у нее чашу, довольствуясь золотом и иными дарами.
Многие спешили одарить свою судьбу. Или – откупиться от нее?
– Скажи, – спросила Лето, глядя на жреца белыми глазами. И тот, не будучи в силах вынести этот взгляд, упал ниц. – Скажи, жрец, где теперь мой сын? Верно ли, что живет он в Фивах?
– Да, госпожа.
– И что служит он Эдипу?
– Да, госпожа. Нет у Эдипа друга вернее, чем ваш сын. Нет у Фив защитника иного, кроме сына вашего. Чтят его не как бога, но как человека, который сумел одолеть чуму.
– А он что?
– Он называет царя братом.
Братом… они и есть братья – по половине своей крови. Но вторая половина – иная. Пролитая, растеклась она рекою между Аполлоном и Эдипом. Глупец! Предатель! Как мог он обойтись с родной матерью так жестоко?! Она кормила его молоком, и оно было горьким от ненависти. Она пела ему колыбельные, жалуясь на судьбу. Она шептала ему страшные сказки о том, как сгубили коварный Лай и подлая Ниоба благородного отца ее, о том, как жестоко обошлись с нею самой, о том, что месть – вот единственное, ради чего стоит жить.
А он? Он, клинок разящий, сломался! И, убив детей Ниобы – очень ей помогла ее гордыня! – пощадил брата. Сел псом цепным у ворот дворца. И стережет, стережет Фивы.
Молчит – о кровосмешении.
Но Лето знает, как разрубить этот узел.
– Готовьте корабль, – велела она жрецу. – Настало время мне свидеться с сыном. Пусть возвращается домой…
Вновь пела кифара о любви, пусть чужой, но радостно было Аполлону слышать смех людей. Сквозь кружево листвы он глядел на влюбленных. Они, утомленные жарой, присели отдохнуть. И руки сплетенные их – как ветви виноградной лозы. Не разорвать, не разрушить эту связь.
Для них играл Аполлон.
И для детей, которым жара была нипочем. Смех их доносился издали, украшая его песню.
Счастье. Но продлится ли оно долго?
– Друг мой! – Эдип нашел Аполлона в саду, где он проводил почти все время, говоря, что только среди молчаливых деревьев спокойно ему. – Друг мой, принес я радостную новость. В дом мой пришла женщина, называющая себя Лето. И говорит, что она – твоя мать. И вижу я ваше сходство.