Дело Арбогаста
Шрифт:
— Вы нащупали наше больное место. Но так или иначе Ганс Арбогаст сидит в тюрьме уже четырнадцать лет, тогда как он, по нашему мнению, ни в чем не виновен.
— Я вас понимаю. Права ли я в том предположении, что проблема связана с трупными пятнами?
— Это так.
— Задам несколько иной вопрос. А кем, собственно говоря, была эта женщина?
До сих пор Катя Лаванс разговаривала с Сарразином, стоя у двух составленных к окну письменных столов. Сейчас она села и посмотрела в окно. На подоконнике, под закрывающей только верхнюю половину окна занавеской, уже красовалась рождественская звезда.
— Мария Гурт, — сообщил Сарразин, — девичья фамилия Хойслер, из
— А когда все произошло?
— Первого сентября 1953 года.
— А вам известно, где она проживала в Берлине?
— Погодите-ка, сейчас посмотрю. — Прижав телефонную трубку к уху плечом, Сарразин порылся в своих записях. — В Кароу.
— Это в Восточном Берлине. А где в Западном?
— Вы хотите сказать, в Западной Германии. В лагере для беженцев в окрестностях Грангата.
— Она была замужем?
— Да. Ее муж был инженером. Двое детей; они остались у ее матери в Берлине.
— Какой ужас. А что муж?
— Во вторник Мария Гурт погибла. В субботу, пятого сентября, муж явился в полицию с сообщением, что его жена пропала. На следующий день он опознал тело в морге.
— Он так и сказал: “пропала”?
— Так значится в протоколе. Он сказал, что в первой половине дня госпожа Гурт должна была явиться в грангатскую службу занятости. Потом она побывала у мужа на работе, тоже в Грангате, на Энглерштрасе, и пообедала с ним в привокзальной столовой. При этом она рассказала, что добралась на попутке и что владелец машины даже предложил ей прокатиться по окрестностям и искупаться в Рейне. Она, однако же, поблагодарив, откланялась. После обеда она, по словам Йохена Гурта, вновь ушла, вознамерившись вернуться в Рингсхейм на попутке. Его предложение подождать окончания работы и вернуться на поезде вместе она отклонила. После чего он ее больше не видел.
— А почему он не заявил об ее исчезновении раньше?
— Его жена в поисках работы много ездила по округе и порой даже не ночевала дома. Поэтому он забеспокоился только когда один штутгартский бизнесмен, к которому она, как он предположил, и отправилась, сам явился в лагерь для беженцев, чтобы ее проведать. Но и тут он позволил себе утешиться мыслью, что его жена могла отправиться навестить отца с матерью и детей в советскую зону. И лишь когда в газетах сообщили об обнаружении женского тела, он пошел в полицию и заявил о пропаже жены.
Катя Лаванс внезапно почувствовала сильный испуг. Стоил Сарразину упомянуть о поездках по округе, как она вспомнила недавнюю увеселительную вылазку в Вертлиц, предпринятую ею вместе с дочерью, с ее Ильзой. Они катались на коньках и посетили после этого рождественскую ярмарку. Там подавали глинтвейн, а в кадках между киосками жгли уголь, возле которого они и грелись. Катя Лаванс схватилась рукой за горло. Размяла затекшую после целого дня, проведенного у микроскопа, шею. Фриц Сарразин молчал в ожидании дальнейших вопросов. За окном над Берлином нависало сине-оранжевое небо, еще полное недавней жизни, но уже пронзенное луной, которая нынешним вечером была почти идеально круглой. Она подумала о домашних делах и о холоде, который непременно заберется сегодняшней ночью в ее жилище.
— А что писала пресса?
— Еще раз погодите. — Сарразин, никак не реагируя на ее молчание, рылся в бумагах, — “У участников процесса и представителей прессы сложилось впечатление, будто Арбогаст, проезжая по Шварцвальду, подцепил покладистую пассажирку”, — писала, например, “Бадишер Цайтунг”.
— И никаких порочащих жертву свидетельств?
— Ну почему же? Некая Миши Нильсен, лучшая подруга госпожи
— Послушайте, господин Сарразин!
— Да.
— Откуда вы звоните?
— А почему вы об этом спрашиваете?
— Да просто так. Хотелось бы мне знать, где вы живете. Вы ведь швейцарец, не так ли?
— Да, верно. Я живу в Тессине. Иначе говоря, в Биссоне, в верховьях Луганского озера.
— У вас свой дом?
— Да.
Катя Лаванс сейчас опять разговаривала стоя, потому что она вскочила с места, когда в глаза ей ударил слепящий неоновый свет. Свет просто убийственный — вот и глаза ей пришлось закрыть. Сейчас она с удовольствием прошлась бы по кабинету, но длина телефонного шнура не составляла и метра. С изумлением она обнаружила, что в ходе всего разговора не выкурила ни одной сигареты, и тут же поспешила наверстать упущенное. Меж тем Сарразин поглядел в окно. Озеро отливало матовым жемчугом. Дождя в этот вечер не было, ветра тоже. Целая деревня отражалось сейчас в водах озера, вот только он забыл ее название.
— А почему вас так интересуют люди, совершившие убийство на сексуальной почве?
— Я писатель.
— Понятно. И вы пишете детективы?
— Вы будете смеяться, это и впрямь так.
И Катя Лаванс действительно рассмеялась. Выпустила дам через ноздри.
— Господин Сарразин? — Слушаю вас.
— Вы курите?
— По данному пункту я вас вынужден разочаровать, госпожа доктор. А почему вы спрашиваете?
— Да просто так. Но, возвращаясь к теме вашего звонка, — прежде чем я смогу пообещать вам экспертное заключение, необходимо уладить две транспортировки: материала — ко мне в Восточный Берлин и меня — в Западную Германию. Начать имеет смысл с разговора с моим непосредственным начальником. Где вообще-то состоялись следствие и суд?
— В Грангате. Это в Шварцвальде. Мне кажется, мы найдем тот или иной способ.
— Тем лучше. Итак, при соблюдении названных условий я с удовольствием соглашусь предоставить экспертное заключение. Поскольку вопрос о трупных пятнах входит в мою узкую специализацию.
— В том-то и дело. Но есть еще одна проблема. Арбогаст лишен каких бы то ни было капиталов, а это означает, что мы сможем оплатить ваши труды, скорее, символическим образом.
Катя Лаванс поневоле усмехнулась: уж больно очевидно было, как огорчает Фрица Сарразина данное обстоятельство.
— Это не играет роли, — сказала она.
— Вот и прекрасно, и большое спасибо вам за отзывчивость. Я также попытаюсь как можно скорее вновь дать вам о себе знать. В лучшем случае вас посетит доктор Клейн, являющийся, как я вам уже говорил, адвокатом Арбогаста, чтобы обсудить все в деталях. Вы согласны?
— Да, разумеется, это было бы весьма кстати. — Патологоанатом кивнула.
Когда она, попрощавшись с Сарразином, положила трубку, то тут же спохватившись позвонила сама. Если ей случалось возвращаться домой даже позже обычного (а к ее поздним возвращениям в связи с работой все давно привыкли), она, с тех пор как развелась с мужем, просила госпожу Кравайн позвать Ильзу к телефону. Та не любила засыпать, если мать, как минимум, не пожелает ей спокойной ночи, а у семьи Кравайн, проживающей в бель-этаже, был единственный на весь дом телефон.