Дело беспокойной рыжеволосой
Шрифт:
— Это другое предложение.
Возвращается официант, и Кристиан, не глядя на счет, протягивает ему свою кредитную карточку. Он задумчиво смотрит на меня, пока официант манипулирует с карточкой. Смартфон снова оживает.
Предложение? Что на этот раз? Воображение подсказывает несколько сценариев: похищение, рабство… Нет, все это глупости. Кристиан прячет карточку.
— Пошли. Тейлор приехал.
Мы встаем, и он берет меня за руку.
— Я не хочу терять тебя, Анастейша.
Он нежно целует мои пальцы. Прикосновение губ к моей коже
У входа в ресторан нас ждет «Ауди». Кристиан открывает для меня дверцу. Я сажусь на мягкое замшевое сиденье. Он делает знак Тейлору, тот выходит из машины, и они что-то кратко обсуждают. Вещь необычная для них. Любопытно, о чем они говорят? Через пару минут оба садятся в машину. Я кошусь на Кристиана, а тот с бесстрастным видом смотрит куда-то вперед.
Позволяю себе на краткий миг рассмотреть его профиль: прямой нос, полные, четко очерченные губы, восхитительно пышные волосы небрежно падают на лоб. Конечно, я недостойна этого божественно красивого мужчины.
Салон наполняет нежная музыка, какое-то замечательное оркестровое произведение, которое я не знаю. Тейлор встраивается в поток машин и берет курс на I-5 и Сиэтл.
Кристиан поворачивает голову.
— Как я уже сказал, Анастейша, у меня есть предложение.
Я нервно гляжу на водителя.
— Тейлор нас не слышит, — заверяет меня Кристиан.
— Как это?
— Тейлор, — зовет Кристиан. Тейлор не реагирует. Он окликает его снова, опять без ответа. Кристиан наклоняется и хлопает его по плечу. Тейлор снимает наушники, которые я не заметила.
— Да, сэр?
— Спасибо, Тейлор. Все в порядке, слушай дальше.
— Да, сэр.
— Теперь довольна? Он слушает музыку. Пуччини. Забудь о его присутствии. Я забыл.
— Ты нарочно попросил его это сделать?
— Да.
А-а…
— Ладно, так твое предложение?
Внезапно Кристиан принимает решительный и деловой вид. Ой, мама, оказывается, мы обсуждаем сделку. Я внимательно слушаю.
— Позволь мне сначала тебя спросить: ты предпочитаешь правильный, «ванильный» секс? Без всякой эксцентрики?
У меня отвисает челюсть.
— Эксцентрики? — пищу я.
— Эксцентрики, со всякой хренотенью.
— Не верю своим ушам, неужели это говоришь ты?
— Да, я. Ответь мне, — спокойно требует он.
Я краснею. Моя внутренняя богиня стоит на коленях и молит меня согласиться.
— Мне нравится твоя эксцентричная хренотень, — шепчу я.
— Так я и думал. Тогда что же тебе не нравится?
«Что я не могу касаться тебя, что ты наслаждаешься моей болью, не нравится ремень…»
— Мне не нравится угроза жестокого и необычного наказания.
— Ты о чем?
— Меня жутко пугают хлысты и плетки в твоей игровой комнате. Мне не хочется, чтобы ты опробовал их на мне.
— Ладно, договорились: никаких плеток и хлыстов, а также бондажа, — сардонически говорит он.
Я озадаченно смотрю на него.
— Ты пытаешься заново определить жесткие рамки?
— Не совсем. Я просто пытаюсь
— Самое главное, Кристиан, мне трудно примириться с тем, что ты с удовольствием причиняешь мне боль. А еще мысль о том, что ты будешь это делать, потому что я выйду за какую-то условную случайную черту.
— Но она не случайная; правила у нас записаны.
— Мне не нужен набор правил.
— Вообще? Никаких?
— Никаких.
Я решительно качаю головой, но в душе побаиваюсь. Как он отнесется к моим словам?
— А если я тебя отшлепаю? Не будешь возражать?
— Чем отшлепаешь?
— Вот чем. — Он подносит к моему лицу ладонь.
— Пожалуй, не буду, — неуверенно отвечаю я. — Особенно, если с теми серебряными шариками…
Слава богу, темно. Мои щеки пылают, пропадает голос, когда я вспоминаю ту ночь… Да, я хочу, хочу, чтобы она повторилась.
— Что ж, тогда было забавно, — ухмыляется он.
— Тогда было хорошо, — лепечу я.
— Так ты можешь вытерпеть чуточку боли?
Я пожимаю плечами.
— Да, пожалуй.
Ох, куда он зайдет с этим? Мой уровень тревоги взлетает на несколько баллов по шкале Рихтера.
Он в задумчивости трет подбородок.
— Анастейша, я хочу начать все сначала. Остановимся пока на ванильных радостях. Может быть, потом, если ты начнешь больше мне доверять, мы научимся быть честными друг с другом. Тогда мы выйдем на более высокий уровень общения, шагнем вперед и станем делать кое-какие вещи, которые нравятся мне.
Я озадаченно гляжу на него, и в моей голове пусто, отсутствуют абсолютно все мысли — как компьютерный пипец… Потом понимаю: он волнуется, но я почему-то больше не вижу его отчетливо, словно нас окутала орегонская мгла. Наконец, до меня доходит, что так оно и есть.
Он хочет света, ясности? Но разве мне нравится тьма? Смотря какая и где. В памяти опять всплывают непрошеные воспоминания о Томасе Таллисе.
— Как же наказания?
— Никаких наказаний. — Он кивает как бы в подтверждение своих слов и еще раз повторяет: — Никаких.
— А правила?
— Никаких правил.
— Вообще никаких? Но тебе ведь нужны правила.
— Ты нужна мне еще больше, чем они, Анастейша. Последние дни показались мне адом. Моя интуиция, мой здравый смысл убеждали меня, что я должен тебя отпустить, что я не заслуживаю твоего внимания. Те снимки, которые сделал парень… Мне стало ясно, какой он тебя видит. Ты выглядишь на них беззаботной и красивой. Ты и сейчас красивая, но я вижу твою боль. Мне грустно сознавать, что я стал виновником этой боли… Да, я эгоист. Я захотел тебя мгновенно, в тот момент, когда ты рухнула на пороге моего кабинета. Ты необыкновенная, честная, добрая, сильная, остроумная, соблазнительно невинная; твои достоинства можно перечислять бесконечно. Я обожаю тебя. Хочу тебя, и мысль о том, что ты будешь с кем-то другим, словно нож ранит мою темную душу.