Дело чести
Шрифт:
— Да, господин второй помощник. — Женщина несколько вымученно улыбнулась. — Всё очень хорошо. Когда будут подавать обед?
— В двенадцать пополудни обедает первый класс, а вас будут ждать в столовой с двух часов пополудни, до трёх. И пожалуйста не опаздывайте. С трёх будут кормить третий класс. — Цепкий взгляд Белоусова сразу выхватил бледную девочку, с иссушенным лицом которая всё время прикладывалась к бутылочке с водой. И даже издалека можно было почувствовать тяжёлый «чесночный» выдох. Налицо были все признаки отравления мышьяком.
— Обязательно учту. — Лопахина
— Ещё один момент если позволите. — Николай вытащил из кармана записку которую глава семейства написал в тюрьме, и протянул Вере Сергеевне.
Реакция женщины была образцовой. Она побледнела, но тут же взяла себя в руки и бросила взгляд на старших девочек.
— Лиза, Светлана. Займите детей в другой комнате. Нам с господином Белобородовым нужно кое-что обсудить.
Когда дети вышли, Николай открыл саквояж, и выложил на стол пачку тысячерублёвых ассигнаций.
— Здесь как условлено. Сто пятьдесят тысяч. Я знаю, что вы договорились именно на эту сумму. — Николай протянул руку. — Алмаз.
— Но я разговаривала совсем с другим человеком… Вера Сергеевна даже отступила на шаг, и подняла руки словно защищаясь.
— Я могу отнять алмаз силой, могу просто ссадить в Киеве, и подвергнуть унизительному обыску вас и детей, я ещё очень многое что могу. Но мне не нужны скандал и шум. — Николай говорил сухо, констатируя факты, но в глазах его плескаласть такая ненависть к этой женщине, что она сдалась. Вытащив откуда-то небольшую сумочку, достала, не глядя чёрный бархатный мешочек, и протянула его.
— Да, это он. — Николай несколько секунд смотрел на игру света на гранях камня, затем спрятал реликвию в карман кителя и уже собирался идти, но остановился. — Ваша младшая отравлена чем-то вроде мышьяка. Все симптомы на лицо. Видимо подмешивали в еду препарат типа сальварсана[2]. Кто её травил не знаю, но это тот, кто живёт у вас в семье. Иначе вся семья была бы поражена этим недугом. Поставить девочку на ноги смогут в любой земской больнице, но главное конечно сделать так, чтобы она не получала больше яда. И, да я знаю, что господин Лопахин сказал вам не возвращаться, но это ваше решение. Я не буду ссаживать вас с аэролёта, и вы если захотите, спокойно пересечёте границу империи, хотя, я уверен в Германии вас не ждёт ничего хорошего. Немцы выдают граждан России, по первому же запросу. Ну и разумеется, даже если такового запроса не последует, вы и дети потеряете подданство Российского императора.
Кжиштов Спекальский за свои сорок лет успел сменить паспорта на имена Пьера Лакруа, Теодора Гавела, Ганса Штокмана, и других, прежде чем достиг настоящих высот в деле околпачивания людей. Мошенник, и вор, успешно порезвившийся почти во всех странах Европы, вот уже пятый год трудился в Российской Империи, и вполне успешно, о чём свидетельствовал большой саквояж плотно набитый пятитысячными ассигнациями. Вообще-то Кжиштоф предпочитал фунты, но британская монархия переживала не лучшие дни, и от стерлингов пришлось отказаться в пользу москальских рублей.
Был он среднего роста, неширок в плечах, но чрезвычайно ловок,
Операцию по похищению кремлёвской реликвии он готовил почти год. Подбирал кандидатура на роль воспитательницы — гувернантки для детей главного смотрителя Московского Кремля, затем, организовывал трагическое происшествие в тёмном переулке, когда прежнюю гувернантку зарезали из-за десяти рублей в кошельке, ну и наконец медленное отравление младшей дочери хранителя.
К этому времени Лопахина обложили со всех сторон, и даже врач, ставивший диагноз маленькой Сашеньке, получил крупную взятку от польского жулика.
И в такой ситуации, совет доброго приятеля Ганса Штокмана, крупного антиквара из Европы, был как нельзя кстати. Взять что-то такое, небольшое из бездонных хранилищ Кремля, чего не хватятся ещё очень долго, и обменять на здоровье маленькой девочки.
Теперь оставалось совсем немного. Обменять бриллиант, на пачку фальшивых рублей, которые ему привезли откуда-то с юга России, на реализацию. И это тоже была очень хорошая сделка. Обменять бесценный камень, который уже ждали в Британии, на пачку цветной бумаги, которая в случае чего, могла крепко подгадить.
Из каюты Лопахиной, поляк вышел до крайности озадаченный. В принципе, опознать его никак не могли. К Лопахину он всегда приходил в гриме, прихрамывая, и в перчатках, где можно было увидеть, что у одного из пальцев нет кончика. Этому трюку его научил отец, тоже промышлявший мошенничеством. Мозг должен получить хоть какую-то зацепку для узнавания человека. Яркий элемент одежды, заметный физический изъян, или дефект речи. А получив их, успокаивается и перестаёт вглядываться в человека. Так, о грабителе банков, большинство скажет, что он был в алом шарфе, а больше и ничего не запомнит.
Так и Лопахин не скажет ничего о своём французском приятеле-антикваре, кроме того, что тот хромает, не имеет одного пальца на правой руке, и говорит с немецким акцентом. Ну а собственно с каким акцентом должен говорить баварский немец Штокман?
Даже если сейчас, на воздухолёт ворвутся москальские полицейские, то ему будет нечего предъявить кроме просьбы к госпоже Лопахиной, отдать то, что передал её муж для Ганса Штокмана. Даже фальшивые деньги — это неприятно, но не смертельно. Скажет, что выиграл в карты, а там, не до проверок было.
Так что и тут мимо. Но вот что делать с бриллиантом? За камень в Британском казначействе уже пообещали миллион фунтов, а это, очень существенная сумма, даже с учётом пошатнувшегося здоровья Британского льва. За миллион фунтов можно купить очень приятный домик на берегу Женевского озера, и наслаждаться покоем и безопасностью вдали от родной, но такой бедной Польши.
Но нет камня, нет и домика. Это понятно. За попытку, никто не платит. Платят только за результат. А результат британцам сейчас нужнее воздуха. Московиты их крепко щёлкнули по носу, да не один раз, так что Кжиштоф не удивился если для камня Феофана, уже было приготовлено место в Британской короне.