Дело Джен, или Эйра немилосердия
Шрифт:
— Пока все хорошо.
— Не спеши считать цыплят, еще не осень. Через месяц во время свадебной церемонии приходит адвокат, который заявляет, что Рочестер уже женат и что его первая жена Берта еще жива. Он обвиняет Рочестера в двоеженстве, и это оказывается правдой. Сумасшедшая Берта Рочестер живет в дальней комнате на верхнем этаже Торнфильда под присмотром странноватой Грэйс Пул. Именно она пыталась поджечь Рочестера в спальне несколько месяцев назад. Джен глубоко потрясена — сам представляешь, — а Рочестер пытается оправдать свое поведение тем, что и правда ее любит. Он просит ее уехать
— Малость натянуто, согласись.
— Цыц. Дядя Джен — который им тоже дядя — как раз умер и оставил ей все деньги. Она делит их с кузенами поровну и начинает жизнь самостоятельной женщины. Ее кузен, Сент-Джон Риверс, собирается ехать в Индию миссионером и предлагает Джен выйти за него замуж, чтобы они вместе служили церкви. Джен готова с радостью служить Церкви, но замуж не хочет. Она уверена, что брак — это союз по любви и взаимному уважению, а не по зову долга. Следует столкновение воль, после чего она соглашается ехать с ним в Индию в качестве помощницы. Книга заканчивается в Индии, где Джен строит новую жизнь.
— И все? — удивленно спросил Безотказэн.
— А ты как думаешь?
— Ну, финал какой-то вялый. Мы ищем в искусстве совершенства, поскольку в жизни его все равно нет, а Шарлотта Бронте заканчивает свой роман — похоже, в нем проявились какие-то автобиографические мотивы — в манере, которая отражает ее личное разочарование в любви. Будь я Шарлоттой, я бы постарался, чтобы Джен и Рочестер соединились — по возможности, поженились.
— Не приставай, — ответила я. — Это не я писала.
Повисло молчание.
— Ты, конечно, прав, — пробормотала я. — Дерьмо, а не финал. Ну зачем, когда все так хорошо, устраивать читателю под конец такой облом? Даже пуристы «Джен Эйр» соглашаются, что было бы куда лучше, если бы Шарлотта свела все концы, а не оборвала их на фиг.
— А как, если Берта все еще жива?
— Не знаю. Могла бы умереть или еще что-нибудь. А так…
— Откуда ты так хорошо знаешь эту книгу? — спросил Безотказэн.
— Она всегда была моей любимой. Даже лежала у меня в кармане, когда в меня стреляли. И остановила пулю. Вскоре появился Рочестер и боролся с кровотечением, пока не подъехала «скорая». Он и книга спасли меня.
Безотказэн посмотрел на часы.
— До Йоркшира еще много миль. Мы доедем туда не раньше… Эй, что это?
На дороге произошла авария. Впереди застряло десятка два машин. Мы простояли неподвижно минуты две, после чего я дернула переключатель скоростей до упора и медленно объехала хвост. Дорожный полицейский замахал нам, приказывая остановиться, с сомнением изучил следы от пуль на моей машине и сказал:
— Прошу прощения, мэм. Вы не могли бы пропустить…
Я показала ему бэдж Пятерки, и он сразу же заговорил по-другому:
— Извините, мэм. Впереди что-то непонятное…
Мы с Безотказэном переглянулись и вышли из машины. Толпу зевак сдерживала не только лента с надписью «ТИПА. Не нарушать», но и действо, разворачивающееся перед ними. Они стояли и молча смотрели. На сцене уже присутствовали
Я взяла у полицейского бинокль и осмотрела пустое шоссе. В пятистах ярдах от нас дорога и звездное ночное небо закручивались спиралью наподобие водоворота, образуя нечто вроде колокола, который дробил и искажал свет, попадавший в воронку. Я вздохнула. Мой папочка рассказывал мне о временных искривлениях, но я никогда их не видела. В центре воронки, где отраженный свет свивался в беспорядочный узор, зияла чернильно-черная дыра. Казалось, у нее нет ни дна, ни цвета — только форма: идеальный круг размером с грейпфрут. Полиция перекрыла движение и по другую сторону дороги. Голубой свет мигалок, касаясь краев черной массы, становился красным, а дорога позади дыры казалась искривленной, словно смотришь в отражение на стенке консервной банки. Перед воронкой стоял синий «дацун», капот которого уже начал вытягиваться в сторону искривления. В хвост ему смотрел мотоцикл, а следующим, ближе всего к нам, стоял зеленый семейный фургончик. Я смотрела около минуты, но все машины на шоссе казались неподвижными. Мотоциклист и пассажиры машин застыли, словно статуи.
— Блин! — ругнулась я, глядя на часы. — И сколько времени это творится?
— Да около часа, — ответил сержант. — Тут вроде было ДТП с участием машины «Экзотмата». Другого времени выбрать не мог — прямо перед концом моей смены! — Он ткнул большим пальцем в ребенка на носилках, который запихнул кулачок в рот и наконец замолчал. — Это водитель. Перед столкновением ему было тридцать один. Когда мы подъехали — уже восемь. А через пару часов от него одно мокрое место останется.
— Вы вызвали Хроностражу?
— Звонил, — покорно ответил он. — Но близ Теско в Уорхэме открылось пятно неправильного времени. Они доберутся сюда не раньше чем через четыре часа.
Я быстро просчитала варианты.
— Сколько человек уже погибло?
— Сэр, — вмешался полицейский, показывая на дорогу, — лучше посмотрите на это!
Мы уставились на синий «дацун», который начал сжиматься и вытягиваться, складываться и уменьшаться, словно его засасывало в дыру. Через несколько секунд он исчез, спрессованный до одной миллиардной своей величины, и улетел неведомо куда.
Сержант сдвинул фуражку на затылок и вздохнул. Сделать он ничего не мог.
Я повторила вопрос.
— Сколько?
— О, пропал грузовик, целая передвижная библиотека, двенадцать машин и мотоцикл. Человек двадцать.
— Очень много материи, — мрачно сказала я. — К тому времени, когда сюда доползет Хроностража, искривление может вырасти до размеров футбольного поля.
Сержант пожал плечами. Ему никогда не объясняли, что делать с временными нестабильностями. Я повернулась к Безотказэну: