Дело государственной важности
Шрифт:
Успех!
И во многом — если не в основном! — он связан с человеком, допивающим последний глоток пива в маленьком кафе в осенней Праге.
«Еще немного…» — отрывочно думает Клаус, расплачиваясь за пиво и выходя на улицу. Дождь все идет, и Бертгольд, отыскивая взглядом такси, торопится открыть зонт и плотнее закутать шею шарфом. Только бы не простудиться… Смешно и глупо схватить грипп на пороге успеха.
— Такси! Эй, такси!
Но это не такси. Большая черная машина. «Линкольн», — безошибочно отмечает Бертгольд. Такие дорогие авто никогда не останавливаются на призывы прохожих, жаждущих укрыться от сырости в уютной темноте салона и проделать
— Пожалуйста, садитесь.
Странная любезность, и Бертгольд настораживается:
— Извините, господа, я искал такси.
— Нет, нет, пан Бертгольд! Убедительно просим садиться!
Двое, вышедшие из авто, отрезали путь назад. Они вежливы и настойчивы.
— Вы ведь пан Бертгольд, литератор? Пожалуйста, не осложняйте положения. Садитесь и поедем.
В машине еще двое. Сопротивляться не имеет смысла. Бертгольд закрывает зонтик, садится. Он спокоен. Почти спокоен.
Все же для декорума он считает необходимым протестовать:
— Это насилие! Куда мы едем? Почему я задержан?
— Вы арестованы, — поправляет его тот, кто сидит рядом с шофером. — Я надпоручник Веселы из контрразведки. С ордером вас ознакомят представители государственной прокуратуры. Они ждут вас.
Бертгольд больше не тратит слов. К чему кричать, что ты гражданин Германии, требовать вызова консула, разъяснений? Все так или иначе станет на места — там, в служебных помещениях II отдела чехословацкого генштаба. Сейчас важнее другое: определить линию поведения. И решить простую и в то же время сложную проблему: признаваться, если предъявят улики, и в чем именно признаваться?
Так и не придя к определенному выводу, Бертгольд переступает порог казенного, строгих форм здания — еще не тюрьмы, но ее преддверия. Трое суток спустя, получив возможность ознакомиться с данными наблюдения, копиями своих донесений в ландесгруппу и Берлин и другими документами, он — теперь уже не в «Линкольне», а в черном автофургоне— совершает переезд в Панкрац [6] . В «одиночку» Бертгольду по его просьбе приносят письменные принадлежности и стопу бумаги: для собственноручных исчерпывающих показаний.
6
Тюрьма в Праге.
…И еще немало часов проходит, прежде чем в Берлин поступают сообщения об аресте Бертгольда — одно в виде секретной шифрограммы пражской ландесгруппы АО, другое в форме заметки, переданной Чехословацким телеграфным агентством, со ссылкой на газету «Народный вестник» от 8 сентября. Заметка начинается с сенсационного утверждения, что в «обществе немца Бертгольда, арестованного по делу о шпионаже… часто видели молодую красивую… даму». ЧТА называет имя дамы — Эльзе Штилле, возраст — 24 года, профессия — журналистка. По данным самого ЧТА, полученным из надежных источников, Штилле часто приезжала в Чехословакию, была и в прошлом году, останавливалась в «Голубой звезде», в Праге.
…11 сентября 1935 года оба сообщения — официальное и секретное — оказались среди прочих служебных материалов на столе криминаль-ассистента Штрюбнинга, которому начальник берлинского гестапо штандартенфюрер Генрих Мюллер [7]
7
Позже Мюллер возглавил общегерманское гестапо.
— Не замыкайтесь на одних лишь подробностях пребывания Бертгольда в Праге и его поведении там. Этим вплотную займутся местная ландесгруппа АО и наши коллеги из политической разведки. Ну и, само собой, абверовцы. На особый же прицел возьмите другое — все, что связано с подготовкой Бертгольда здесь, с лицами, непосредственно занимавшимися разработкой и обеспечением акции, и с его помощницей. Высветите каждый день, прожитый этим Бертгольдом до поездки, и попробуйте отыскать истинный вывод из дилеммы: мог или не мог он предать рейх, добровольно вступив в сделку с врагом.
Утром 18 сентября Штрюбнинг позвонил порученцу начальника гестапо и поинтересовался, может ли штандартенфюрер принять его по известному вопросу. Получив ответ, что Мюллер ждет, криминаль-ассистент вынул из сейфа черный плоский портфель и спустился на третий этаж.
Мюллер принял его немедленно.
Не перебивая, выслушал доклад.
Не высказывая ни порицания, ни одобрения, вывел резюме:
— Я понял вас так, что ни к Вермке, ни к Кристману у вас нет претензий? Ну, а Штилле?
Штрюбнинг хрустнул замочком портфеля, достал несколько листков бумаги и газету.
— Бригадефюрер Вермке дал о фрейлейн Штилле положительный отзыв. Разработка тоже не принесла негативных данных. Поскольку штандартенфюрер приказал практически не касаться работы Бертгольда в Праге, я ограничусь констатацией того, что сказано в «Народном вестнике». Статья, несомненно, инспирирована чешскими секретными службами, и это дает мне основание считать, что ее факты точны; компрометируя нас, чехи не вправе дать повод поймать себя на мелкой лжи. — Штрюбнинг развернул газету. — Здесь говорится, что в последний раз Штилле была в Праге и останавливалась в отеле «Централь». Она держалась очень сдержанно, получала ежедневно почту из Германии, однако ее никто не посещал. С 9 утра до вечера она отсутствовала и говорила, что учится в Праге. С Бертгольдом у нее были 4 и 5 августа свидания в ресторане… 5 августа Штилле выехала из отеля «Централь», но Прагу покинула только 7 августа. Где она была эти два дня, пишет газета, не выяснено. Она уехала 7 августа поездом в Словакию. Возможно, что, узнав об аресте Бертгольда, бежала за границу. — Штрюбнинг сложил газету, аккуратно разгладил по сгибам. — Мне кажется, ее следовало бы допросить.
— Ну-ну, — сказал Мюллер. — Вы что, в чем-то не уверены?
— Штандартенфюрер не сочтет меня излишне осторожным, если я отвечу, что полной уверенности в Штилле у меня нет… Хотя не думаю, что чехи сработали бы так топорно, если б завербовали ее. Взять Бертгольда и дать ей «ускользнуть» — нонсенс. Элементарное чувство самосохранения и то обязывало бы нас начать ее подозревать…
— Вот именно: элементарное. А более сложный ход вы в расчет не хотите принять? — Тон у Мюллера был ироническим, но лицо оставалось серьезным. — Они ведь могут предположить, что столкнутся с такими умниками, как мы с вами.