Дело Кольцова
Шрифт:
Виноградов Б. Д., работавший в этот период секретарем полпредства в Берлине, иногда наезжал в Москву и наряду с докладами в Наркоминделе, всегда делал доклады Радеку, который ему очень покровительствовал. Он также примыкал к числу «энтузиастов германо-советского сближения». В последний раз он появился в январе 1938 года и рассказал, что был исключен из партии, но восстановлен и вновь послан за границу, по указанию Ежова Н. И., которому оказывал за границей важные услуги.
Он также просил совершенно объективно сказать ему, каковы сейчас шансы Троцкого и его людей
В другой раз, в 1937 году, приехав вместе с женой Людмилой Крестинской (племянницей Крестинского Н. Н.), Толстой поселился вместе с Марией Бенкендорф-Будберг, своей старой приятельницей, агентом Интеллиженс Сервис, известной по делу Локкарта.
Вопрос: Будучи изобличенным в изменнической деятельности, вы признали, что на протяжении ряда лет вели шпионскую работу в пользу некоторых иностранных разведок. Вы, однако, продолжаете умалчивать о ряде существенных фактов и обстоятельств вашей предательской деятельности.
Вам предлагается дать подробные и исчерпывающие показания о всех ваших преступных действиях и связях?
Ответ: В своих предыдущих показаниях, я в общих чертах рассказал следствию о своих преступлениях перед партией и страной, допускаю, что я мог кой-какие обстоятельства и факты упустить, в процессе дальнейшего следствия я попытаюсь это восполнить.
Вопрос: Мотивы ваших «упущений» нам ясны. Предупреждаем вас, что при попытках с вашей стороны стать на путь ложных или не до конца искренних показаний, мы изобличим вас и заставим рассказать правду?
Ответ: Я согласен правдиво отвечать на поставленные мне следствием вопросы. Запирательство я прекратил и то, в чем я виновен — признал.
Вопрос: В чем конкретно вы признаете себя виновным?
Ответ: Я виновен в том, что начиная с 1923–24 г.г. разделяя по существу взгляды троцкистов, я скрывал это от партии.
Я виновен также в том, что в 1932 г. был привлечен РАДЕКОМ к антисоветской работе и в течение ряда лет снабжал германские разведывательные органы шпионскими сведениями.
Я виновен далее в том, что став на путь предательства интересов советского государства, я впоследствии в 1935–36 г.г. дал согласие вести шпионскую работу и в пользу французской разведки и такую работу вел.
Я виновен, наконец, в том, что оказывал в 1936–37 г.г. содействие и снабжал шпионскими сведениями американского журналиста Луи ФИШЕРА.
Вопрос: Начнем с существа вопроса — вашей шпионской деятельности. Расскажите подробно о всех фактах вашего предательства?
Ответ: Мне придется начать с некоторых обстоятельств, предшествовавших моей непосредственной шпионской работе.
Вопрос: Можете начать с этого, только покороче. Нас интересуют конкретные факты вашего предательства.
Ответ: Мое сползание
Мелко-буржуазное происхождение и воспитание, а главное враждебное антисоветское окружение, в котором я находился в период Октябрьской революции, предопределило мое недоверчиво-враждебное отношение к пролетарской революции, что впоследствии, безусловно, сыграло известную роль в том, что я оказался в рядах врагов советской власти.
Начав с работы в Наркомпросе, под руководством А. ЛУНАЧАРСКОГО, я был восхищен его «свободными» либерально-примиренческими взглядами в отношении целого ряда враждебных Советскому государству фактов и явлений и, в частности, его благодушным отношением к буржуазной литературе и прессе, даже если они были антисоветского направления и нападали на Советскую власть. Это отношение и взгляды на враждебную Советской власти буржуазную печать я воспринял, как должное.
Вопрос: Это были не только взгляды. Известно, что вы выступали в буржуазной печати с контрреволюционными клеветническими статьями против политики Советской власти?
Ответ: Да, подобные мои взгляды не оставались только взглядами. Работая в советских органах, я одновременно нападал на эти органы на столбцах буржуазных газет. На практике это выражалось в том, что в 1918–19 г.г., сотрудничал в буржуазных газетах: в киевской газете «Эхо», издаваемой бульварным антисоветским литератором ВАСИЛЕВСКИМ, и в газетах «Наш путь», «Вечер» и журнальчике «Куранты», носивших также антисоветский характер. Я поместил в них ряд статей враждебного антисоветского содержания, по поводу репрессий, которые советская власть применяла к своим врагам, я описывал «душные минуты, проведенные в чрезвычайке» и прочие клеветнические небылицы о советской жизни.
Начав позднее работу в советской печати, я сохранил элементы той же мелко-буржуазной психологии и враждебности пролетарской диктатуре, которая впоследствии не раз приводила меня к другим антипартийным и антисоветским преступлениям.
В 1923 г. и в 1924 г. я систематически помещал в «Огоньке» хвалебного характера очерки и снимки ТРОЦКОГО, РАДЕКА, РЫКОВА, РАКОВСКОГО «за работой». Из видных троцкистов у меня в период 1923–1924 г.г. начались встречи с РАКОВСКИМ и РАДЕКОМ, являвшихся в моих глазах тогда людьми авторитетными, оказавшими на меня вредное политическое влияние.
Вопрос: В чем выразилось это политически вредное влияние. Вы стали троцкистом?
Ответ: В том, что я по целому ряду вопросов стал разделять точку зрения троцкистов и был несогласен с партийной политикой в этих вопросах. Таковыми были вопросы о советской и партийной демократии, которые мне казались недостаточными; о положении интеллигенции, которая представлялась мне находящейся в загоне; о советской международной политике, которую я считал слишком пассивной, ведущей страну к изоляции, и самое главное о борьбе с врагами партии и народа, которую я находил слишком суровой и немилосердной.