Дело Кравченко
Шрифт:
Якубов говорит: шатен, выше среднего роста.
Романов: Совсем наоборот! Блондин высокий…
Председатель считает, что спор этот не ведет ни к чему.
Объявляется перерыв.
Свидетель Лужный
После перерыва, Лужный, на вопрос «почему он не возвращается», отвечает: я выбрал свободу. Он тоже приехал на процесс из лагеря Ди-Пи.
На вопрос мэтра Гейцмана, как его раскулачивали, он рассказывает свою жизнь, и чувствуется, что где-то за ним —
До 1936 года он блуждал по Украине, батрачил, мостил дороги. Его арестовали, велели подписать признание, что он хотел взорвать электростанцию в городе. Он подписал после пыток. Ему предлагали работать для НКВД, он отказался, бежал, опять бродяжничал. Был арестован во второй раз, хотел покончить с собой после второго ареста…
— В книге Кравченко — все правда, — говорит он горячо. — Советская власть обещала рабочим свободу, а дала НКВД, обещала труд, а дала рабство. Там, в СССР сотни Бухенвальдов и Дахау!
Нордманн (все время иронически улыбающийся): Он принимает французов за дураков.
Мэтр Матарассо начинает задавать вопросы, чтобы узнать, не было ли свидетелю от немцев каких-нибудь поблажек? Была ли вывезена семья вместе с ним?
Мэтр Изар: Как вы слышали, его семья была уничтожена советским режимом!
Адвокат «Л. Ф.»: Знает ли свидетель случаи, когда в России арестовывали за дело?
Лужный: Не знаю. А вот невинных арестовывали много.
Нордманн: Я хочу спросить, кто ему приготовил всю эту речь?
Мэтр Изар (громко): Его несчастья!
Инженер-электрик Бобынин
Бобынин был уже назван однажды: это друг Удалова, тоже инженера, из Днепропетровска, в доме которого Удалов был арестован, как и сам Бобынин. Это человек не молодой, с сильною проседью, видимо, много претерпевший, говорящий медленно.
Мэтр Гейцман: Можете ли вы под присягой сказать, что все, что Кравченко писал в своей книге о чистках в Днепропетровске — правда?
Бобынин: Могу. Все — сущая правда.
Мэтр Гейцман: Расскажите суду про ваш арест.
Бобынин рассказывает, как в 1931 году он и его гости были арестованы. В тюрьме следователь сказал ему: «тут у нас кровавая баня для инженеров». Допрос продолжался четыре дня, после чего Бобынина привели подруки в камеру. Ему ставилась в вину попытка свергнуть советскую власть. Другому арестованному предъявили одно за другим три разных обвинения.
Бобынин переходит к рассказу о пытках.
Председатель: Но в чем же его все-таки обвиняли?
Вюрмсер: Его обвиняли для собственного удовольствия!
Бобынину приписывали участие в вымышленной контрреволюционной организации «Весна». После бесконечных издевательств
Председатель: Почему он не возвращается на родину?
Бобынин: Представители советской власти в лагерях Ди-Пи приезжали и говорили, что мы должны будем ответить за то, что были депортированы немцами.
Василенко желает очной ставки. Его задела фраза свидетеля о том, что из Днепропетровска члены компартии и крупные люди бежали за месяц до прихода немцев. Он говорит, что сам он оставался до последней минуты в городе. Если бы были убежавшие, их бы вернули и казнили.
Бобынин: Некому было возвращать, все убежали. Немцы — мерзавцы, но вы просто взяли и убежали.
Оба отпускаются и расходятся в разные углы зала.
Свидетель Жебит
Свидетель называет себя сыном кулака: у его отца было три десятины пахотной земли и три — под покосом.
Мэтр Нордманн называет его «бедняком» и удивляется, почему такие, как он, не шли в колхозы.
Сейчас Жебит — шахтер в Бельгии. Он — неграмотный и книги Кравченко не читал, но ему о ней рассказывали.
С 1929 года начинаются его мытарства: раскулаченную семью (5 человек) отправили на Северную Двину, мать и сестер отослали в одно место, его отца и дядю — в другое. Дядя не вынес морозов и погиб. Сам Жебит бежал, под фальшивым паспортом жил в Архангельске, а потом вернулся на Украину, куда были возвращены родители. Но он их не застал: мать умерла в тюрьме, сестра пропала, отец ушел куда глаза глядят. Самого его заочно судила «тройка» и вторично ему пришлось проделать путь на север…
Мэтр Нордманн: Все это нам уже рассказывала немецкая пропаганда.
Мэтр Гейцман: Мы не приводим сюда привилегированное сословие, послушайте простого русского человека. Вам очень скучно?
Председатель: Почему вы не вернулись? (Движение в публике.)
Мэтр Нордманн: Пусть он объяснит, что такое кулак!
Жебит: Мой отец был кулак. У него была одна пара лаптей и никакой другой обуви.
Мэтр Нордманн: Почему беднота не сочувствовала коллективизации?
Жебит: Потому, что это был обман, все отбирали, люди должны были идти в рабство.
Мэтр Нордманн: Думаете ли вы вернуться к себе на родину?
Жебит: Да, надеюсь, когда не будет большевиков.
Мэтр Нордманн (иронически): Когда же это будет?
Жебит: Не знаю, я об этом сейчас не думаю, я работаю в шахтах, меня, может быть, завтра завалит, и так окончится моя несчастная жизнь.
Мэтр Нордманн: Значит, вы в Бельгии достали книгу Кравченко и ее вам читали?
Жебит: В Бельгии — все читают, это вам не Советский Союз! Мы и советские газеты видим, и все вообще. И по-фламандски Кравченко издали.
Заседание закрывается, но мэтр Нордманн успевает свысока окинуть Жебита презрительным взглядом и громко сказать: