Дело Кравченко
Шрифт:
Адвокаты «Л. Ф.», поднимают сильный шум.
Руденко упорно повторяет: Кравченко никогда не был членам Совнаркома.
Мэтр Изар (стараясь перекричать шум): Никто этого никогда и не говорил!
Когда шум стихает, мэтр Блюмель продолжает задавать свои вопросы Руденко. Их более десяти. Один из них касается победы над немцами: народ или режим победил Германию?
Руденко: Народ при другом режиме, в японскую войну, например, победить не мог. Победа принадлежит и правительству, и партии. Слепые это видят.
Другой вопрос Блюмеля: были
Кравченко: В Канаде был в свое время Гузенко!
Руденко: В семье не без урода (с ударением на у).
Кравченко: Нас уже два миллиона!
Блюмель задает вопрос о чистках.
Руденко: Это не касается процесса.
Кравченко: Но это одна из тем книги!
Руденко: Вовремя, благодаря чисткам, мы освободились от пятой колонны!
Мэтр Изар находит, что между показаниями Руденко и Романова есть противоречие: был или не был дан приказ Кравченко возвращаться в Россию?
Романова (находящегося в зале) вызывают к барьеру. Он повторяет, что приказа не было.
Руденко только что сказал, что приказ был.
Председатель: Нам надо согласовать показания.
Руденко: Я не желаю согласовать показания.
Романов: Меня не интересуют вопросы. Меня интересует, что я сам сказал.
Мэтр Изар: Значат, вы обвиняете Стэтс Департмент, что он не выдал в свое время Кравченко как дезертира?
Руденко: Его не выдали реакционные силы.
Мэтр Изар: Я хотел бы знать, кадровый ли вы генерал? Как известно, в России два рода генералов: кадровые и политические.
Руденко отвечает, что он кадровый генерал.
Мэтр Изар: Почему герои «Норманди-Неман» не могут переписываться со своими русскими товарищами?
Руденко: Это выходит за пределы процесса. Я не могу отвечать.
После еще нескольких вопросов, председатель предоставляет слово Кравченко, но просит его воздержаться от ругательств.
Генерал уходит
Кравченко: Меня ругали здесь предателем. Кто такой Руденко? Где он учился? Какое военное училище окончил? Он — политический генерал, а не кадровый, он представитель Политбюро. Если он пришел в форме — то это маскарад для публики. Он в Сталинграде получал только ордена и погоны. Сражались другие.
Руденко сказал, что меня использовали немцы. Но Сталина и Молотова тоже использовали немцы. А всего важнее, что, по советско-германскому договору, два года советы снабжали Германию военным снаряжением. Что важнее: газетная вырезка или тонны железа, стали, чугуна? Вы убивали французов этим снаряжением.
На 18-й партконференции Маленков выступал и говорил о неподготовленности СССР к войне. Это было за четыре месяца до войны. Из этого ясно, в чем выразилась впоследствии помощь Америки по «лендлизу» — она была огромна!
Руденко молча слушает Кравченко — отвечать он, видимо, не собирается.
Кравченко цитирует официальный советский документ, цифры товаров (миллионы тонн), которые СССР вывозил в Германию в 1939—40
Поднимается шум.
Мэтр Нордманн кричит, мэтр Изар требует, чтобы Кравченко дали договорить.
Руденко просит, чтобы ему позволили уйти.
Председатель: Я не могу вас держать силой. Делайте, как вам подсказывает долг.
Руденко: Я уйду.
Мэтр Изар: Смотрите, генерал уходит! Он не хочет слушать правды!
Мэтр Нордманн: Я спрашиваю, почему молчит прокурор? Здесь оскорбили генерала!
Кравченко: Вы не только политический преступник, вы и уголовный преступник!
Генерал Руденко, с фуражкой на голове, в сопровождении адъютанта выходит из зала.
Председатель (в общем шуме): Что вы хотите! Мы ничего не можем сказать. Они говорят по-русски!
Объявляется перерыв.
Скандал с историком
Во время перерыва произошли два инцидента: во-первых, коммунистический депутат Гренье, увидав двух молодых людей, идущих к Кравченко просить подписать книгу, в весьма резкой форме остановил их. Во-вторых: два русских были арестованы (и сейчас же отпущены) за то, что выражали по адресу Горловой, Романова и др. свое негодование, подойдя к ним и видимо, испугав их.
Мэтр Нордманн, после перерыва, донес об этом председателю.
Мэтр Изар возразил, что дело происходило не в зале, а на лестнице, так же точно, как инцидент с пощечиной, данной журналисткой «Фран-Тирер» коммунисту Куртаду (две недели тому назад), и что это суда не касается.
Кравченко дают договорить. Он приводит цифры советской тяжелой индустрии перед войной, из которых следует, что Россия не была готова к войне.
Вызывается очередной свидетель «Л. Ф.», Альбер Байе, председатель резистантской прессы, историк.
Байе, пожилой господин, чрезвычайно субтильной наружности, говорит о «цвете французской печати» газете «Лэттр Франсэз». Он смотрит, как говорится, в корень, и доказывает председателю, что, если будет признана диффамация, газета должна будет разориться.
— Вы присудите платить ее миллионы и убьете нашу гордость! — восклицает он. — Да и что такое диффамация? Ведь книга Кравченко продается лучше, чем когда-либо, хотя историческое значение ее — нуль.
Витиевато, хитро, он говорит довольно долго, когда встает со своего места мэтр Гейцман. Он держит в руках пять вырезок. Это статьи Байе разных годов — начиная от 1940. Он просит позволения прочесть их.
Первая касается «Торреза и его банды», как в то время выражался уважаемый историк. Вторая говорит о дезертирстве Торреза. Третья выражает ужас перед тем фактом, что «Сталин бросился в объятия Гитлера». Четвертая говорит о том, что «Сталин с Рейхом идет против Франции» и пятая, наконец, выражает страх перед «выстрелом в спину», которого историк ожидает от коммунистов, если они восторжествуют.
Молчание. Смущение.
Байе (собравшись с силами): Историки иногда ошибаются. (Смех в зале.)