Дело «Кублай-хана»

Пратер Ричард Скотт

— Без двадцати секунд?

— Если быть точным, без двадцати одной. Поскольку это правда, трагическая правда, я вынужден заплатить вам условленную сумму — десять тысяч долларов.

— Боже правый! — воскликнул я. — Давайте сверим часы.

— Сейчас двенадцать часов семнадцать минут и… десять секунд.

— Ваши отстают на четыре секунды. Но мы не будем придираться к…

И тут от двери донеслось слово. Одно слово, которое я уже слышал сегодня в вестибюле «Кублай-хана», произнесенное тем же голосом, но с совсем другой интонацией.

Я оглянулся на

сержанта Торгесена, закрывшего собой дверной проем; на его лице тоже застыло выражение медведя, но попавшего в капкан сразу двумя лапами.

Я широко улыбнулся ему, но не успел весело поболтать с сержантом, потому что услышал сухой и ледяной, как углекислый газ, голос Монако:

— В настоящий момент, мистер Харпер, у меня нет времени; будьте уверены, вскоре я скажу вам гораздо больше.

Харпер? Булл Харпер? О боги, он все еще здесь? Я считал, что он растворился в туманной дали. А он… здесь? В том виде?

— Мисти! — заорал я. — Закрой глаза! Отвернись. Не смотри… уходи, беги, беги…

Монако невозмутимо продолжал, и даже мои вопли не смогли заглушить лед его голоса.

— Я безмерно рад, — говорил он, — я просто счастлив, что вы наконец снизошли до соблюдения наших поистине нелепых правил и вновь надели брюки. У меня нет слов, чтобы выразить вам свою признательность. В настоящий момент нет ничего иного, что могло бы доставить мне такое удовольствие. Поздравляю вас, мистер Харпер, с такой предусмотрительностью. Хочу также передать вам пылкие слова благодарности от руководства, персонала и наших именитых гостей…

Он не мог больше говорить. Орманд Монако поднял руки и похлопал себя по щекам — я решил, что этот жест означает нервное возбуждение. Теперь он принялся оттягивать свои щеки, причем довольно сильно, а потом шлепком возвращать их на место.

Как оказалось, Булл напялил на себя мои восхитительные брюки. Мне они больше не казались восхитительными. Я подошел к нему.

— Ты самый настоящий кретин, — радостно заявил я.

Он добродушно ощерился. При ближайшем рассмотрении оказалось, что он довольно привлекательный мужчина, если не обращать внимания на синяки.

— Твои дурацкие штаны слишком узкие, — проворчал он.

— Штаны изумительные. Это ты чертовски велик.

— Да, я достаточно велик, чтобы разделаться с тобой. В следующий раз я уж точно сверну тебе шею.

— Хо-хо, — рассмеялся я. — Ты не смог свернуть мне шею даже после того, как меня подстрелили, когда я потерял… ну, много всего потерял.

— Ты совсем не плох, — признал он. — Для небольшого парня.

— Послушай, а что, если нам заключить перемирие? Хотя бы временное перемирие. У нас не останется ни минуты на дела, если мы постоянно будем лупить друг друга. Правильно?

— Пожалуй, в твоих словах есть доля правды. Но все могло бы закончиться гораздо раньше, если бы ты не бежал так быстро.

— Булл, есть некоторые вещи, в которых я не буду даже пытаться конкурировать с тобой, и одна из таких вещей — бег. Я понимаю, ты, должно быть, избрал кратчайший путь, но, если нам придется драться еще раз, давай заранее договоримся

о времени и месте и придем туда прогулочным шагом.

Он снова ухмыльнулся. У него все зубы были красного цвета. Видимо, я здорово разделал ему губу. Боже, вновь начала зверски болеть голова. И у меня возникло такое ощущение, что у меня одна нога короче другой. Во всем моем теле пульсировала боль.

— О'кей. Перемирие. Но очень скоро нам придется вернуться к нашему разговору.

— Булл, я готов поговорить с тобой в любое время.

Он глянул на Орманда Монако, посмотрел на других людей, собравшихся в комнате, и вышел. Я подошел к двери. Он шагал по коридору пружинящей походкой. Должно быть, обратно в номер 218.

Булл начал поворачивать назад голову, и я быстро убрался из поля его зрения, однако через несколько секунд глянул одним глазом в коридор. И с удовольствием улыбнулся. Что, естественно, вызвало сильную боль — улыбка еще долго будет причинять мне неудобство. Но я не смог удержаться. Потому что Булл, удостоверившись, что я не смотрю ему вслед, держался своей здоровенной ручищей за спину и шел слегка согнувшись и хромая.

Я отвернулся и подошел к Мисти. Она выглядела уже гораздо лучше. Ее прелестное лицо порозовело, а глаза вновь мерцали волшебным светом.

Ей даже удалось улыбнуться в ответ на мой вопрос:

— Как ты, Мисти? Тебе лучше?

— О, со мной все в порядке, Шелл. Теперь действительно все хорошо.

Значит, и мне было хорошо.

Глава 22

Мои часы показывали двадцать часов сорок шесть минут и двадцать две секунды — с недавних пор я называю только точное время, — и я сидел на деревянном стуле с прямой спинкой в Большом танцевальном зале «Кублай-хана».

Я принял душ, почистился, побрился, перевязал свои раны, залив их йодом, и физически чувствовал себя крайне неприятно. Зато мое умственное состояние находилось, как обычно, в прекрасной форме.

Мы — то есть десять судей — сидели на мягких стульях, стоявших в ряд вдоль подиума. Смотровая площадка, на которой предстоит блеснуть дарованиями, протянулась к самому центру танцевального зала, с обеих сторон расположились обеденные столы, накрытые скатертями. За столами после обильного обеда восседали двести гостей со вчерашнего приема плюс еще человек триста, которые прибыли сегодня днем на церемонию открытия «Кублай-хана».

Конкурс красоты, который Орманд Монако называл «поиском талантов», был в самом разгаре. Первые полчаса прошли великолепно — звучала торжественная музыка, состоялся общий выход всех красавиц, — а сейчас конкурсантки по очереди демонстрировали свои физические и драматические достоинства. Мне хотелось смеяться, потому что даже их физические данные казались невероятно драматическими.

Каждой девушке отводилось пять минут на сольный выход и короткое актерское выступление. Сейчас третья конкурсантка, высокая светлокожая блондинка, заканчивала монолог из «Бремени страстей человеческих» — мне понравилось, как она читает.