Дело Локвудов
Шрифт:
— Тогда объясни.
— Подожди, сам увидишь. И объяснять не придется. Веревку мне на шею он не нацепит, но и на голос его я рассчитывать не могу. Хотя сам я голосовал за него.
— Почему же?
— Чтобы не было разброда. Харборд знает, сколько студентов в нашей группе, и потеря даже одного голоса может лишить его сна. Из него получится сильный староста, преподаватели будут с ним считаться. Но если он узнает, что его не все любят, это вселит в него неуверенность. В душе он — презренный, несчастный трус. Избави меня боже от таких людей, как он.
Прошло какое-то время,
— Не бывай с ним слишком часто на людях, Джордж. В клубах считают, что если ты водишь тесную дружбу с тем, кого в клуб не примут, то и сам не будешь полноценным членом.
— Разве О'Берна не примут?
— Если и примут, то, видимо, только в клуб его брата. Но ни в один из тех, куда мы с тобой хотим вступить. Твой отец состоял в «Зета Пси». Теперь таким же стал «Плющ». Так что будь осмотрителен, Джордж. Когда тебя примут, можешь встречаться с ним сколько хочешь, но сейчас послушайся моего совета.
Об этом разговоре Джордж Локвуд ничего О'Берну не сказал: не то чтобы он побоялся огорчить приятеля, а скорее не хотел признать, что мнение О'Берна о Харборде оказалось правильным. Колючая насмешливость — не очень приятная черта, и через несколько недель после разговора с Харбордом Джордж почти прекратил дружбу с О'Берном.
Правда, он виделся с ним довольно часто, но от встреч на людях старался воздерживаться.
— Так что же ты выбрал, Джордж? Уже решил?
— Что решил?
— Как что? Да то единственное, что мы здесь для себя решаем. «Плющ»?
— Об этом не принято говорить.
— Знаю. Только это и слышу. С кем ни заговоришь на эту тему, все отвечают одно и то же.
— Если будешь ходить и говорить, то можешь и в дураках остаться.
— О, для меня это не проблема. У моего брата Кевина спина широкая. Если, сидя на ней, я туда не въеду, значит, ничто не поможет. Кевин ведь бешеный. Если мне не предложат вступить в его клуб, он уйдет оттуда. Конечно, не из братской любви ко мне. Нет. Но у нас есть еще младший брат, и Кевин хочет, чтобы он поступил в Принстон, Джерри предпочел бы Йель, и если клуб Кевина меня отвергнет, то он сюда не пойдет. Таким образом, я оказываюсь как бы посредине, и мне беспокоиться нечего. Все зависит от Кевина. А вот у тебя — проблема другого рода.
— Разве у меня есть проблема?
— Конечно. Но если ты не хочешь на эту тему говорить… Я думал, что ты выскажешься и тебе же станет легче.
— У меня тоже есть младший брат. Он в школе святого Варфоломея.
— Сколько ему лет?
— Он на четыре года младше меня.
— На четыре года. Может, он еще захочет в Йель, или в Гарвард, или в Пенсильванский университет.
— Нет, он пойдет сюда.
— Независимо от того, будешь ты в «Плюще» или не будешь?
— Зависимо.
— Так. Значит, даже назвать клуб не хочешь. Это — признак хорошего тона, Джордж. У Джека Харборда, видно, учился.
— А ну тебя к черту.
— Очень хороший тон. Тебя примут в «Плющ», Джордж. Можешь спокойно на это рассчитывать. Сегодня вечером играем в покер в комнате Чэтсуорта. Ты придешь?
— Нет.
— Поверю в долг.
— Я и сам поверил бы тебе в долг, да заниматься надо. Ты
— Иногда. По утрам. В школе я занимался только днем, поэтому привык вставать рано. Не скажу, что мне это нравится, а привык… Да, вот что я хотел бы тебе посоветовать.
— Что?
— Ты не очень-то якшайся с Дейвенпортом. Тем более перед выборами в клубы. Он не платит карточных долгов. Во всяком случае, мне не платит. Кроме того, ребята намекали, что кое-кому он задолжал еще в прошлом году. Когда начнутся выборы, этот вопрос всплывет, а тебе ни к чему давать людям повод думать, будто вы с ним — закадычные дружки. Дружба со мной — тебе тоже не помощь, Джордж, но меня, по крайней мере, никто не может упрекнуть в том, что я не плачу долгов.
Как это всегда случается в безалаберной студенческой среде, результаты выборов оказались неожиданными: Эзра Дейвенпорт и Джек Харборд попали в «Плющ», Джордж Локвуд и Нед О'Берн — в «Оранжерею», а безобидный Энсон Чэтсуорт не попал никуда. Никто не предложил принять Джорджа Локвуда в члены «Плюща» (так же как и Неда О'Берна — в члены клуба его брата), но зато обоих предложили принять в члены еще трех клубов, не считая «Оранжереи». Дейвенпорта предлагали только в члены «Плюща», а Харборда — сразу во все клубы университета.
— Я еще не видел Кевина, — сказал О'Берн. — Надеюсь, он не устроил там скандала.
Когда Джордж Локвуд перешел на предпоследний курс, контингент студентов — выходцев из Восточной Пенсильвании пополнился новичком по имени Дэвид Фенстермахер из Лебанона, выпускником Академии Мерсерсберг. Впервые Джордж заметил его не в университете, а в поезде, когда оба они ехали домой на рождество. Фенстермахер казался слишком юным для студента (Джордж забыл, что на первом курсе все выглядят очень юными), поэтому Джордж Локвуд и в поезде не обратил бы на него внимания, если бы не заметил на его чемодане наклейки с изображением университетского вымпела — маленькой дани тщеславию; на вещах Джорджа никаких наклеек никогда не было.
Они стояли рядом на перроне вокзала, ожидая, когда откроют ворота. При обычных обстоятельствах Джордж Локвуд игнорировал бы своего более молодого попутчика, но в канун рождества у него было настроение поболтать, поэтому он заговорил первым:
— Я вижу, вы из Принстона.
Дэвид Фенстермахер улыбнулся.
— Да, мистер Локвуд. Еду в Лебанон.
— Понятно. Значит, в Рединге пересадка.
— Да, сэр.
— Кажется, вам надо ехать на поезде, следующем до Форт-Пенна.
— Да, сэр. Я сойду на сортировочной станции, сяду в поезд, идущий в Форт-Пенн, и через час буду дома. Рад, что еду домой.
— Почему? Разве вам не нравится в Принстоне?
— Нравиться-то нравится. Только дома лучше. С сентября ни разу досыта не поел.
— Да, первый год нам всем приходится трудно. Вы ведь на первом курсе?
— Да, сэр.
— А до Принстона где учились?
— Два года в Мерсерсберге, а перед этим окончил среднюю школу в Лебаноне.
— В таком случае, в Принстоне у вас должно быть много друзей. После Мерсерсберга многие поступают в Принстон.
— Да. А вы из Шведской Гавани?
— Да. Откуда вы знаете?