Дело Мотапана
Шрифт:
— Мотапан украсть не мог. Ему пятьдесят лет, а мой дед умер, кажется, в тысяча восемьсот двадцать четвертом году.
— О! Я не виню твоего Мотапана. Но он хорошо сделает, если перестанет обвинять Жюльена де ля Кальпренеда. Заставь его забрать жалобу! Я на тебя надеюсь. Мне пора ехать, — прибавила маркиза де Вервен, вставая.
— Я не удерживаю вас, тетушка, потому что жду свидетелей, но, ради бога, заберите ожерелье.
— Нет! Ему здесь очень хорошо. Я оставлю его здесь.
— И что мне делать? Признаться,
— Какой же ты ребенок! Если я унесу это проклятое ожерелье, твое положение не изменится: ты видел его и знаешь, где оно. А не сказать об этом — значит все-таки солгать. Разве ты сможешь вести следствие по этому делу так, как будто ничего не знаешь? Повторяю, тебе остается только последовать моему совету. Верни ожерелье, заставь Мотапана забрать жалобу — и все будет кончено. Я буду тебе обязана, и тебе ни в чем не придется себя упрекать, потому что Жюльен де ля Кальпренед не может быть вором. Ожерелье нашли в его комнате, это правда, но со временем выяснится, что его подложили туда для того, чтобы погубить этого юношу и убить его сестру и отца. И я не удивлюсь, если виновником этой подлости окажется Мотапан… да, сам Мотапан.
Тут вошел дежурный и что-то тихо сказал Куртомеру, который резко ответил:
— Пусть подождет.
— Что такое? — спросила маркиза де Вервен.
— Мотапан здесь, и я сейчас вызову его для дачи показаний.
— Очень хорошо! Я тебя оставляю. В твоем кабинете две двери?
— Да, тетушка, я вас провожу… но еще раз умоляю вас не портить мою карьеру!
— Я ничего не порчу, бог с тобой?
— Если вы требуете, чтобы я исполнил вашу волю, мне придется оставить службу.
— Любезный Адриан, поступай по совести — я уверена, что ты поступишь хорошо. Прибавлю, что граф де ля Кальпренед не знает, что я к тебе обратилась. Я сама так решила. А сын и подавно ничего не знает… он не знает даже, что отец нашел ожерелье. Теперь тебе известно все. Отвори мне дверь!
Адриан поклонился и проводил маркизу де Вервен в коридор. Он показал, как пройти на лестницу, и покинул ее, не сказав ни слова. Это был геройский поступок, потому что он решил повиноваться тетке и подать в отставку. Ему оставалось только примирить свой профессиональный долг с обязанностями родственника.
Если Мотапан, получив обратно украденную вещь, согласится забрать жалобу и пообещает молчать о том, каким образом эта вещь к нему вернулась, следователь может, не компрометируя себя, прекратить дело. Куртомер полагал, что имеет дело с честным человеком, который желает поскорее закончить процесс, затрагивающий честь почтенного семейства.
Ему хотелось завершить дело до возвращения делопроизводителя, и он сам открыл дверь Мотапану, который ждал в коридоре. Он никогда не видел его, но узнал: среди свидетелей, вызванных по другим делам, один Мотапан был похож на барона. Адриан де Куртомер
Между следователем и Мотапаном должен был состояться настоящий поединок, от исхода которого зависели честь семьи и карьера Адриана де Куртомера. Племянник маркизы де Вервен приготовился к этой схватке и начал изучать внешность противника. Он был знаток физиогномики, потому что много работал по уголовным делам, а это превосходная школа.
Мотапан вошел в хорошем расположении духа, довольный собой и уверенный в правоте своего дела. Он ожидал, что его примут с почтением — как барона, домовладельца и миллионера, и он в нескольких словах докажет виновность Жюльена де ля Кальпренеда.
Однако появление Мотапана не произвело ожидаемого эффекта. Его надменный вид с первого взгляда не понравился проницательному Адриану, который тотчас составил о посетителе неблагоприятное мнение.
— Садитесь, — сказал Куртомер, указывая на стул, а сам занял кресло, чтобы обозначить свой статус.
Прежде чем вызвать этого свидетеля, он убрал ожерелье в ящик письменного стола.
— Вы получили повестку… — начал он холодно.
— Только что, — перебил Мотапан, — и, как видите, немедленно явился.
— Мой делопроизводитель отлучился, — продолжал следователь. — Я выслушаю ваши показания, когда он вернется. А пока я желаю поговорить с вами о жалобе, которую вы подали вчера.
— Очень рад. Поговорим без свидетелей. Так будет лучше: судебные формальности только мешают.
— Может быть, я буду вынужден к ним вернуться, но прежде прошу сказать, нет ли у вас других улик против подсудимого Кальпренеда, кроме перечисленных в жалобе?
— Нет! Мне кажется, и этого достаточно.
Мотапан произнес это развязным тоном. Начало ему нравилось: словосочетание «подсудимый Кальпренед» ласкало слух.
— А мне они кажутся неубедительными, — холодно возразил следователь.
— Как! Господин Дутрлез видел, что вор отпер дверь квартиры на втором этаже. Он вырвал у вора камень из моего ожерелья, а я узнал этот камень.
— Я выслушаю Дутрлеза, но если он ничего не прибавит к тем фактам, о которых упоминаете вы, то я сочту их неубедительными. К графу де ля Кальпренеду мог войти кто-то другой.
— Без сомнения! Во-первых, сам граф, потом две женщины, которые у него служат… Я не говорю о его дочери: не думаю, что она прогуливалась по ночам. Но его сын — ветрогон, он ведет развратную жизнь, и, поскольку у отца нет ни франка, он занимает деньги. Он должен мне четыре тысячи франков и обокрал меня, чтобы расплатиться с долгами.
— Стало быть, он очень неловок. Обокрасть одного из своих кредиторов, для того чтобы с ним же расплатиться, — это безумие! А у вас не возникло подозрения, что деньги, которые вам вернули, выручены от продажи украденной вещи?