Дело не в размере
Шрифт:
– Правильно. – Я сделала еще один глоток вина. – Помогает забыть о мечах и переключить внимание заключенных на орала.
– Ну, ни у кого из нас не было меча, – хмыкнул папа. – Как тебе стейк?
– Супер! – сказала я, проглатывая очередной кусок. – Раз уж мы обменялись комплиментами по поводу мест нашей работы или заключения, как в твоем случае, позволь тебя спросить, папа, в чем дело? Почему ты здесь? Мне не верится, что тебе больше некуда поехать, ведь у тебя было полно богатых приятелей, которых ты бы мог потрясти вместо меня. А этой туфтой насчет того,
Папа положил вилку и вздохнул. Сделав глоток диетической колы, он произнес:
– Поразительно, так ты похожа на мать.
Я почувствовала, как во мне поднимается волна враждебности. Как и всегда, когда он говорил такое. Но на этот раз я подавила ее.
– Да, мы уже говорили об этом, – сказала я. – Давай продолжим. Так зачем ты искал сегодня у меня в комнате мамин телефон?
– Видишь ли, – проговорил папа, – вот уже несколько лет я работаю над некой… программой. Тем, кто ее практикует, необходимо сделать некоторые шаги, чтобы достичь просветления духа. Необходимо покаяться перед теми, кому ты нанес вред. Именно поэтому я и хотел позвонить твоей маме. Чтобы покаяться.
– Пап, мама нас бросила. Разве не она должна перед нами каяться? Перед нами обоими.
Папа покачал головой.
– Я обещал твоей маме, когда женился на ней, что буду любить и поддерживать ее. Не только по-человечески, но и в финансовом отношении, особенно, когда она оставила работу, чтобы воспитывать тебя. Когда я попал в тюрьму, я нарушил обещание. По моей вине мама была вынуждена поменять твою жизнь, чтобы содержать вас обеих.
– Правильно, – проговорила я с сарказмом. – Она могла пойти работать в приемную к какому-нибудь врачу. Но она с радостью демонстрировала свою гениальную дочь публике в концертных залах.
Папа зашикал на меня.
– Не пытайся переписать историю. Тебе нравилось выступать. Мы не могли лишить тебя сцены. Поверь мне, я пытался. Но мама всегда доверяла своей интуиции, а ты никогда не жаловалась.
Я положила на стол вилку.
– Папа, мне было всего одиннадцать лет. Ты всерьез думаешь, что я была способна самостоятельно принимать решения?
Папа уставился в тарелку.
– Именно поэтому ты стала работать вместе с мамой. В то время я не мог принимать участия в твоем воспитании.
– Это правда, – согласилась я. – А теперь ты считаешь, что настало время выяснить отношения с мамой. Хотя сделать это по телефону, на мой взгляд, трудновато. Ну, ты нашел ее номер?
– Да. Он был в твоей записной книжке. Некоторые адреса там очень старые. Тебе пора завести новую книжку. Если хочешь, я сам займусь этим завтра.
Я проигнорировала его предложение.
– Ты ей звонил?
– Да.
– И покаялся?
– Пытался, – сказал папа. – Но твоя мама, как ты знаешь, иногда бывает очень сложным человеком. Она отказалась признать, что я ее каким-то образом ранил. Она, как и ты, напомнила мне, что сама меня бросила, и если кому-то каяться, то только ей. Но ей на все это наплевать; она сказала, что я получил
Я кивнула.
– Это и в самом деле на нее похоже. Кстати, меня тошнит, когда ты говоришь, что я в глубине души ее люблю. Но если ты соберешься покаяться передо мной, я буду гораздо более покладистой.
– Отлично, – заметил папа. – Потому что ты – следующая в моем списке.
Я пожала плечами.
– Грехи отпущены.
– Я даже не начинал их перечислять.
– Ты уже это сделал, – сказала я. – Сегодняшнего ужина вполне достаточно. Он великолепен.
– Одного ужина вряд ли достаточно, – возразил папа. – Ты была лишена отцовской заботы в подростковом возрасте. Такую рану не залечить стейком на ужин.
– Тогда, – предложила я, – раз уж ты здесь живешь, может попробовать лечить ее множеством ужинов со стейками. Например, каждую пятницу. Можешь даже попробовать чуть разнообразить меню. Мне очень нравится свинина на ребрышках. И жареные цыплята.
– Хизер, – грустно сказал папа, – пища не может служить лекарством от душевной травмы, которую я тебе нанес. Я это понимаю. Из всех людей, пострадавших от того, что я нарушил закон, ты пострадала больше всего. Я оставил тебя с мамой, которая отправила тебя на гастроли. Даже если тебе тогда это нравилось, нельзя было заставлять ребенка так растрачивать свое детство. Жить в трейлере, переезжать из одного концертного зала в другой и терпеть эксплуатацию той, кто обязан был следить за соблюдением твоих интересов.
– Это гораздо веселее, чем ходить в школу, – заметила я. – И, как ты сказал, меня невозможно было оторвать от сцены.
– Но ты была лишена нормальных детских радостей. Мне кажется, частично в этом причина того, что с тобой происходит сегодня.
– А что сегодня со мной не так?
– Тебе почти тридцать, а у тебя еще нет ни детей, ни мужа. Ты не сознаешь, что семья – самое главное на свете. Не гитара, на которой ты тренькаешь по ночам, не работа – семья, Хизер.
Я снова положила вилку и мягко сказала:
– Бывают разные семьи, папа. Не все из них состоят из мужа, жены и детей. Некоторые включают девушку, собаку, работу, папу, лучшего друга и множество людей, с которыми девушка работает. Не говоря уже о торговце наркотиками с нашей улицы. Я искренне считаю, если о ком-то заботишься, он автоматически становится частью твоей семьи.
– А разве тебя не беспокоит, – продолжил папа, замолчав на мгновение, чтобы переварить то, что я сказала, – кто будет ухаживать за тобой в старости, если у тебя не будет детей?
– Нет, не беспокоит, – ответила я. – Дети могут возненавидеть меня. Если у меня есть друзья, которые сейчас заботятся обо мне, то и в старости, скорее всего, они у меня тоже будут. Мы будем заботиться друг о друге. А сейчас я могу лишь откладывать как можно больше денег на пенсионный счет.
Папа поднял глаза от своего стейка, и меня обеспокоило то, что они были полны слез.
– Это очень горько, – сказал он. – Тем более я чувствую, что твоя так называемая семья для тебя сейчас гораздо важнее кровных родственников.