Дело Николя Ле Флока

Паро Жан-Франсуа

— Нет. Я проехал Бургундию, Кламси, Монбар и некоторые другие места.

— И там мы тоже не найдем следов вашего пребывания в гостиницах?

— Так как по характеру своему склонен я к общению, меня постоянно приглашали частные лица, у коих в гостях я и обедал.

— Я еще раз предоставляю суду возможность вынести собственное суждение. Что вы делали в соборе Нотр-Дам?

— Я молился и, воспарив душой, нечаянно позволил запереть себя после урочного часа.

— Мне кажется, эти слова я уже слышал, только из других уст. Но продолжим: зачем вы отправились в обшарпанную комнату на чердаке на улице Пан?

— Я жил там вместе

с другом; у нас были временные финансовые затруднения. Я проигрался в фараон и ждал векселя от своего банкира.

— Видимо, это тот самый друг, который молился вместе с вами в Нотр-Дам. Наверное, вы просили Господа, чтобы фортуна повернулась к вам лицом. Какая набожность!

Мальво не ответил.

— Еще одна деталь. Когда вас арестовали, у вас в комнате на улице Пан, инспектор Бурдо нашел вот эту штучку. Откуда она там взялась?

Николя показал подсудимому и комиссии кольцо с привязанной к нему голубой ленточкой.

— Я не знаю, для чего предназначен этот предмет, — ответил Мальво.

— Я вас просвещу. Это кольцо с лентой подарила мне Жюли де Ластерье, чтобы я повесил на него ключи от дома на улице Верней, где я бывал довольно часто и куда я повесил также ключи от дома на улице Монмартр, где я живу. Ключи — разумеется, вместе с кольцом — украли у меня в гостинице в Айи-ле-О-Клоше во время ночного налета на мой номер. Сейчас же мы нашли эту вещицу у вас в комнате. Как вы это объясните?

— Трюк, достойный ярмарочного фигляра. Можно подумать, что мы на ярмарке в Сен-Виктор!

— Прошу подсудимого не забываться и следить за своими словами, — произнес Сартин. — Кроме того, я отмечаю, что для иностранца сей господин слишком хорошо знаком с нашими привычками. Только коренные парижане знают о ярмарке Сен-Виктор и о тамошних развлечениях для простонародья.

— Вы забываете о путеводителях, созданных специально для иностранных путешественников, равно как и о прочих альманахах, где подробно рассказано о парижских увеселениях, — ответил Мальво.

Решительно, подумал Николя, упорства ему не занимать. И он махнул рукой, чтобы ему принесли сапоги.

— Последняя формальность, — произнес он. — Мне хотелось бы, сударь, попросить вас померить эти сапоги.

Мальво бросил в сторону Николя невыразительный взгляд, снял башмаки и попытался натянуть сапог на правую ногу.

— Они мне не подходят, — промолвил он. — У меня слишком высокий подъем.

Удостоверившись, Бурдо подтвердил слова Мальво.

— Прекрасно, — ответил Николя, — а теперь уведите господина. Однако ненадолго. Наш разговор с ним еще не окончен, и мы продолжим допрос.

— Воистину, можно подумать, что мы попали в сапожную лавку! — с ехидцей в голосе заметил судья по уголовным делам. — Не умаляют ли эти постоянные примерки достоинство нашего суда и величие правосудия?

— Напротив, они их возвеличивают, сударь, и вы скоро сами в этом убедитесь.

Сартин встал.

— Прежде чем комиссар Ле Флок продолжит демонстрировать собранные им улики, полагаю, мне следует сказать несколько слов. Я досконально изучил это дело, во всех мельчайших подробностях. Молодой человек, арестованный вместе с господином фон Мальво, тот самый, который явился в термы заключить сделку межу Кадильяком и комиссаром Камюзо, носит очень известное имя.

Он вздохнул.

— Мне все уши прожужжали, умоляя пощадить честь его семьи. Вы знаете наши обычаи. Я не мог остаться равнодушным к этим просьбам. Молодой человек поведал

мне все, что знал, и сейчас он уже мчится по дороге в Лорьен, где сядет на корабль, дабы отплыть в одну из наших факторий в Сенегале. Смею надеяться, он раскаялся и далее пойдет по жизни честно. Комиссар изложит вам суть его показаний, и полагаю, вы внимательно выслушаете их, хотя и из вторых рук.

— Господа, — начал Николя, набрав в грудь побольше воздуха, — молодой человек, который, к великому моему сожалению, лишил нас возможности доставить его в суд и допросить его исключительно по причине громкого имени и влиятельности его семейства…

Сартин шумно заерзал на стуле.

— … этот молодой человек сообщил нам, что вечером 6 января господин де Мальво попросил его проследить за мной. Поэтому ему лучше, чем мне самому, известно мое времяпрепровождение в тот печальный вечер; он сообщил мне, где и по каким улицам блуждал я в забытьи. Те же, кому он в вышеозначенный вечер поведал все подробности моих странствий, тотчас возвели на меня обвинения, не опасаясь разоблачения. Напоминаю, что ни тогда, ни позже я не помнил, где пробыл часть той ночи, когда меня охватило непомерное отчаяние.

— Подчеркиваю, господа, — вставил Сартин, — свидетельство молодого человека из хорошей семьи полностью оправдывает господина Ле Флока. Я напоминаю об этом на случай, если среди вас еще остались сомневающиеся.

— Мы бы предпочли услышать данное свидетельство из уст самого свидетеля, — пробурчал Тестар дю Ли.

— О, значит, вы, сударь, подвергаете сомнению показания, полученные мною лично? — подскочив, выразительно произнес Сартин, начиная багроветь; Николя еще ни разу не видел своего начальника таким разгневанным.

— Нисколько, нисколько! Не будем больше об этом, — забормотал судья, с готовностью уступая свои позиции.

— Показания молодого человека также проливают свет на продолжение истории, — примирительным тоном продолжил Николя. — Он сообщил нам, что Мальво исчез и отсутствовал ровно столько времени, сколько заняла моя поездка в Лондон. Наконец, он представил нам убийство Мен-Жиро в совершенно ином свете. Коварный постановщик кровавого спектакля оказался настолько ловок, что сумел обмануть даже наших ищеек, отчасти благодаря молодому человеку, который, войдя в дом в плаще капуцина, вышел из него в обычном светском платье. Благодаря свидетельству все того же молодого человека мы узнали, что в доме, где проживал дю Мен-Жиро, несколько комнат принадлежат господину Бальбастру. Когда Бурдо обнаружил истерзанное тело жертвы, убийца находился в доме. Он скрывался в соседней квартире, ожидая, пока уляжется переполох, вызванный обнаружением тела. Надо полагать, это очень предусмотрительный субъект, хорошо знавший порядки и обычаи полиции, а потому уверенный, что улица находится под наблюдением и какое-то время ему нельзя там появляться. Он понимал, если имитация самоубийства не убедит следователей, подозрения падут прежде всего на молодого человека, на капуцина или на обоих. Тогда же он решил выбросить сапоги, бывшие на нем в момент совершения преступления. Он не знал, где я нахожусь, но готов биться об заклад, он жаждал, чтобы эти сапоги снова обвинили меня в очередном преступлении, особенно если у меня не окажется алиби. Но случай иногда становится нашим союзником, даже когда преступление задумано с поистине дьявольской изобретательностью, как это случилось на улице Верней. Ах, сколько тщательно продуманных мелочей!