Дело о 140 миллиардах, или 7060 дней из жизни следователя
Шрифт:
Так во сколько же обходятся налогоплательщикам наши демократы с такими безмерными аппетитами, кстати приобретающие на льготных условиях и без очереди легковые автомобили?! И в больницах 4-го управления лечатся, и на дачах Совмина живут, и спецпайки те же имеют».
Но это так, к слову, о тех, кто громко кричал о возрождении великой России.
19 декабря 1990 года между Гиббинсом и Верховным Советом РСФСР был подписан протокол о намерениях по сделке. От имени Верховного Совета его подписал житель Днепропетровска, заведующий сектором одного из совместных предприятий Н. Трегуб. На допросах он пояснил, что выступить от имени Верховного Совета его уговорил Свиридов, который пообещал, что все вопросы
Свиридов и здесь продолжал блефовать. Но встречу Гиббинса с Фильшиным все же организовал и получил соответствующие резолюции зампреда Совмина.
Сделку решили провести через Министерство торговли России, а реализацию наметили сразу после поездки в Швейцарию и подписания соответствующих документов. Подготовкой визита занялись Владимир Розенберг и таинственный «адвокат» некий Шимон Рабин – представитель западной стороны, который, по утверждениям Свиридова и компании, гарантировал нужную для валютного обмена сумму долларов.
Из прошлого
14
«Отсрочка» – на следственном жаргоне – продление срока следствия.
Кем только не мечтаешь стать в детстве: актером, врачом, музыкантом. Но вот впереди выпускные экзамены, и следует сделать окончательный выбор. Я решил избрать профессию журналиста. Первое разочарование ждало в Киеве. Только на факультет русской филологии сдавать экзамены можно было на русском языке. На остальных – на украинском. Хотя разговорной речью я владел абсолютно свободно и в последующем делал даже литературные переводы, написать грамотно сочинение на украинском языке просто бы не смог. Для меня, выходца с Левобережной Украины, родным языком был русский. Впрочем, как тогда, так и сейчас принадлежности к нации по принципу разговора на ридний мови (родном языке) я не придавал никакого значения. Шел 1965 год, и что-то не замечалось ущемления по национальным признакам коренного населения малороссов.
Несолоно хлебавши отбыл домой и с 1 сентября приступил к работе на одном из предприятий оборонной промышленности. Прошло полтора года, пока судьба не свела меня с соседом – следователем милиции. Он увлеченно рассказывал о своей работе, о годах учебы в Харьковском юридическом институте. Я вспомнил прочитанную,
1 сентября 1967 года в возрасте девятнадцати лет я стал студентом первого курса Харьковского юридического института. По существующим в то время порядкам после второго и третьего курсов студенты обязаны были проходить производственную практику в системе МВД, судах, прокуратуре. Весь срок практики я проходил ее только в последнем ведомстве. Это позволило довольно быстро познать все азы будущей профессии. Поэтому, распределившись в прокуратуру Запорожской области, на зимних каникулах 1971 года я был назначен стажером, а через месяц – следователем прокуратуры Заводского района города Запорожья. За полгода до обретения диплома я получал и зарплату, и стипендию.
После сдачи госэкзаменов напряженный режим работы районного следователя стал частью моей жизни. Дела о нарушениях правил техники безопасности, хищениях соцсобственности, кражах, грабежах, хулиганстве, совершенных несовершеннолетними, изнасилованиях и, конечно, об убийствах (которые, кстати, совершались тогда довольно редко). И – самое трудное – бесконечные, в любое время суток выезды на трупы как с признаками насильственной смерти (самоубийства, несчастные случаи и т. п.), так и по фактам смерти ненасильственной. Горе, слезы близких, отсутствие транспорта для доставки трупов в морг и обязанность обеспечить такую доставку (вплоть до погрузки умершего в автомашину), участие в судебно-медицинских вскрытиях (кстати, после моих выездов на трупы в состоянии гнилостных изменений жена неоднократно спускала в мусоропровод пропитавшуюся неприятным запахом верхнюю одежду).
Все это обрушивалось на меня ежедневно и было лишь частью работы следователя. В производстве находились десятки дел со сжатыми сроками расследования. Поэтому каждый день с интервалами в два-три часа вызываю свидетелей и потерпевших. Кроме того, необходимо периодически встречаться с обвиняемыми в тюрьме. Чувство недосыпания преследует постоянно. Отчаяние охватывает, когда среди бела дня при очередном допросе чувствуешь, как начинают слипаться глаза, а голова перестает соображать… Просишь вызванного часок прогуляться, сдвигаешь стулья и погружаешься в сон. Вздремнув, бросаешь кипятильник в стакан, пару ложек кофе и – опять за работу.
В 1972 году на меня «положили глаз» в райкоме партии и, несмотря на существовавший тогда при приеме в КПСС лимит на служащих, в порядке исключения приняли в партию. Еще через год с повышением забрали в областную прокуратуру.
Вскоре последовал неожиданный вызов в горком партии. Предложили стать инструктором отдела административных органов. Решение было неокончательным, и мне порекомендовали не ставить в известность руководство о сделанном предложении.
На следующий день утром я предстал перед светлые очи прокурора области Владимира Григорьевича Светличного.
– Что тебе предложили? – в лоб спросил он.
Я замялся и стал неуклюже оправдываться. Светличный продолжал давить, пока я буквально не прошептал:
– Предложения не было. Были намеки…
– Намеки, – улыбнулся прокурор области. – Тогда конкретное предложение делаю я. Согласен быть прокурором-криминалистом?
Пауза заняла секунд тридцать, и последовал четкий ответ: «Да!»
Владимир Григорьевич дал указание кадровику срочно подготовить приказ и добавил:
– Вот видишь, а ты говорил, что он хочет от нас сбежать.