Дело о Чертовом зеркале
Шрифт:
Но не будем останавливаться и примемся карабкаться по пыльной тропинке, заросшей кустарником, под плаксивые крики чаек. На самом верху Кара-Дага, среди звонкой пугающей тишины мы вдруг увидим мрачное нагромождение камней – черный и таинственный Мертвый город, словно бы охраняемый окаменевшими духами скал. Если пройти через Мертвый город по узкой, известной немногим местным жителям тропке и пролезть под грудой валунов, то можно оказаться на старой изъезженной дороге между глухих скал, заброшенной еще пару веков назад из-за горного обвала. Идти придется долго, но труд будет увенчан невиданным зрелищем – вы упретесь в зеркальную черноту скальной гряды Шайтан-Калаяр, известной также как Черные, или Чертовы, скалы. Дальше пути нет. Лишь немногие охотники за сокровищами, по рассказам стариков,
По пыльной дороге вдоль коктебельского берега Черного моря плелась старая арба, держа, как видно, путь к Кара-Дагу. Правил повозкой, запряженной пузатым мерином, старый татарин из горно-прибрежных татов. Он был одет в грязную нательную рубаху-кольмек и суконные шальвары, подвязанные расшитым учкуром. На голове старика болталась в такт движению повозки каракулевая шапка-колпак.
Рядом с возницей сидел его молодой сородич, судя по одежде – из поволжских татар. Его недавно бритую незагорелую голову, всю в порезах, украшала черная расшитая тюбетейка. Молодой татарин, одетый в широченную рубаху, напоминавшую платье, и темно-зеленый чекмень, застегнутый на левом боку, зябко ежился, непривычный к холодному морскому ветру. А вот его глаза были какого-то странного, совершенно нетюркского небесно-голубого цвета.
Диалекты крымских и поволжских татар отличаются, но кроме всего прочего молодой татарин языка почти не знал: говорил, родители умерли рано, и вырастили мальца в русской деревне, благо мать была оттуда. Так и общались: на плохом русском, плохом крымско-татарском и плохом татарском.
– Чего Шайтан-Калаяр едешь? – спросил пожилой.
– Атам менеке анда ульде. Отец мой тут погиб, – отвечал молодой, теребя жиденький ус, – на скалу полез, да упал. Хочу место это найти, помолиться.
– Старый Шайтан-Калаяр гостей совсем не любить, – согласился пожилой. – Я молодой был совсем, тоже с братом по скала лазил, самоцвет искал. Брат нога в щель попал – совсем сломал. Опасно тут. Смотри Шайтан-Гюзгюсю не лазай – разобьешься насмерть.
– Не буду, – пообещал молодой.
Наконец арба подъехала к узкой дороге.
– Дальше пешками идти, – указал на черные скалистые пики кургузым пальцем пожилой. – Найдешь дорогу-то?
– Найду, – ответил молодой, спрыгивая с повозки и стаскивая большой холщовый мешок, – ряхмят, якше кеше. Спасибо, добрый человек. – Он сунул пожилому двугривенный и поклонился, прижав руку к груди. Впереди его ждали Чертовы скалы.
Иван Гусев долго ходил по небольшой площадке, усеянной валунами и острыми камнями. Наконец швырнул мешок в небольшую расщелину и улегся на него, положив руки под голову.
Здесь двадцать пять лет назад они стояли лагерем, здесь встретил свою смерть его отец, и здесь уже немолодой адъюнкт историко-филологического факультета Денис Смородинов впервые назвал внезапно осиротевшего Ванюшу своим приемным сыном. Здесь они были в шаге от сокровищ, но так и не нашли их. То, что не удалось отцу, вернее отцам, теперь удастся сыну.
Отец видел сына только историком, да и Денис Трофимович считал, что ему удалось исполнить мечту старого друга. Но это было не так.
Прошел еще один день, затем ночь, которую Иван провел на земле, закутавшись в халат. Наутро он уже стоял в центре скал Шайтан-Калаяр, глядя на высоченную гладко-черную скалу Чертово Зеркало и на полуразрушенную древнюю крепость Шайтан-Кале. Он был здесь уже шестой раз, начиная с того времени, когда разбился его отец.
Иван закурил, уселся на валун, извлек из пыльной торбы пергамент и зеркальце. Да, теперь он окончательно убедился – контур зеркального отражения гор на карте идеально совпадал с контуром настоящих гор, были тщательно прорисованы даже зубцы и башенки крепости, теперь уже не существовавшие. Очевидно, в шкатулке и было зеркало – да глупый Стрыльников не догадался посмотреть в него на отражение карты.
Так, теперь надо было разобраться с этим проклятым темным ханом, который
Иван начал загибать пальцы: Нур-Даулат-Гирей, Джанибек-Гирей, Сахиб-Гирей… О, может, Сахиб-Гирей? Старого хана как раз задушил его же племянник в борьбе за власть, когда старик был в походе. Нет-нет, это все не то. Даже если Иван и разберется, кто был седым ханом, а кто темным, – ему все равно не узнать, где сложил голову нападавший. Нет, загадка должна была решиться как-то иначе.
Иван вскочил и долго ходил вокруг старого валуна. Так, попробуем еще раз с самого начала. Седой хан и темный хан. Может, он неправильно перевел турецкие шаркы – «ак-хан» и «кара-хан». «Ак» можно перевести как седой, чистый, белый, светлый. «Кара» – темный, черный, сухопутный, траурный, мрачный, сильный. М-да. От верного перевода будет зависеть значение загадки. Ивану ничего не оставалось делать, как пытаться найти верный смысл путем обычного подбора. Чистый хан и темный хан. Чепуха. Ладно, продолжим дальше. Чистый хан и сухопутный хан. Нет, какой еще сухопутный хан…
Прошел уже час, как вдруг Иван вскочил. Похоже, он напал на решение! Осталось еще раз посмотреть на карту, чтобы окончательно во всем удостовериться. Карта была квадратной, да, и это тоже было неспроста! Четкие линии параллелей и меридианов делили ее на такие же аккуратные квадраты, числом ровно сто, по десять с каждой стороны, как…
Конечно, карта была не просто картой, это была шахматная доска! А если быть совсем точным – доска для шатранджа, ведь именно в шатрандж играли средневековые крымцы и турки. Такая доска как раз не имела белых и черных полей, а вот цвет фигур был привычный нам. Иван почему то решил, что «белый» и «черный» будет звучать, как в современном турецком, – «бейаз» и «сийах», и напрасно! «Ак» и «кара» – общетюркские обозначения цветов, и, конечно, цвета фигур назывались именно так.
Теперь вернемся к стихотворению. В правильном переводе оно зазвучало так:
Однажды черный хан пришел на хана белого войной.Он в скалах крепости нашел и осадил сплошной стеной.Уж хану некуда бежать: враги повсюду сеют смерть.Две крепости решил он сдать, чтоб нападавших одолеть.И черный хан помчался враз, чтоб обе крепости занять,Но белый хан отдал приказ пехоту с конницей поднять.И черный хан сложил свой меч, хан белый обнажил булат.Глава врага слетела с плеч, и в месте том сокрылся клад.Ты хочешь к злату дверь открыть? Аллах – свидетель,Должен ты блестящим мудрецом прослыть или батыром золотым.Теперь уже было очевидно, что речь шла о фигурах шатранджа и о какой-то партии, скорее всего известной. У арабов были очень распространены подобные задачи, они назывались мансубами и часто имели поэтическое описание, подобное тому, что Иван прочел на карте. Итак, белый король атакован, но он жертвует две ладьи (примечательно, что средневековый поэт, чтобы придать истории более военный вид, называл ладьи «крепостями», а не традиционным «ак-Рух», что у арабов означало огромную мифическую птицу), а затем атакует черного короля, беспечно принимающего жертвы, пешками и конем. А не знаменитый ли это «мат Диларам»? Эта красивая победа приписывалась легендарному ас-Сули.