Дело о дуэли на рассвете (Агентство 'Золотая пуля' - Сборник новелл)
Шрифт:
За мной в кабинет Обнорского зашел и мой стажер. Теперь он не отходил от меня ни на шаг.
– Это кто?- хмуро спросил Обнорский.
– Стажер. Он по-русски не понимает.
Обнорский тут же перестал обращать на стажера внимание. Он сказал, что вчера в агентском буфете получили отравление четыре сотрудника - три отравились серьезно. Соболин вообще лежит в реанимации.
Об отравлении я знал, поскольку вчера сам отвозил по домам страдавших животами Агееву и Горностаеву. Оказалось, что ночью Агеевой стало хуже - ее отвезли в больницу.
– Если с ними что-то случится, я тебя под суд отдам,- заявил Обнорский угрожающе.
Я понял, что Обнорский говорил совершенно серьезно.
Шеф считал, что в отравлении виноват я, поскольку именно я отвечал за закупку продуктов в буфет. Естественно, соблюдая режим экономии, я старался покупать продукты по самым низким ценам. И вот теперь Обнорский кричал, что именно это мое крохоборство и привело к столь ужасающим последствиям.
Я пытался объяснить шефу, что дешевые продукты еще не значат некачественные, но он ничего не слушал.
Я решил, что дальнейший спор только усугубит мое положение и лучше уйти.
Стажер вышел вслед за мной.
– Ну, что скажешь?- спросил я его.
– Коле лугу,- сказал он.
Надо было что-то делать. Надо было спасать мое честное имя - имя главной хозяйственной опоры Агентства "Золотая пуля". То есть проводить собственное независимое расследование.
Сам я в нашем буфете не питаюсь, поскольку давно исповедую принцип: не пей, где живешь, и не ешь, где работаешь.
Тем не менее я ни на секунду не верил, что столь массовое отравление могло случиться из-за меня.
– Надо выяснить, кто и что вчера ел,- сказал я своему стажеру.
Он кивнул, как будто что-то понял.
Итак, мне надо было поговорить с отравившимися: Горностаевой, Агеевой, Соболиным и Повзло.
Ехать домой к Горностаевой мне не хотелось. Наши отношения длились уже слишком долго, впрочем, Горностаева, в отличие от меня, явно не собиралась их заканчивать. Поэтому я попросил проведать Горностаеву Шаховского, сказав, что Валя замечательная девушка и, по моим наблюдениям, давно смотрит на него с вожделением. "А рыжие девушки (Горностаева, как известно, была рыжей),сказал я ему,- жутко страстные особы".
И рассказал ему историю про одну рыжую женщину, которая имела мужа, трех любовников, четырех телохранителей и шофера с "мерседесом" в 140-м кузове и успешно справлялась со всей этой небольшой армией.
Шаховский выслушал весь этот бред и радостно попрыгал к Горностаевой. Я пожелал, чтобы все у них получилось.
А сам поехал в 46-ю больницу, где одновременно, хотя и в разных палатах, лежали Повзло и Агеева.
Николай чувствовал себя неплохо, рассказал, что вчера ел куру-гриль и салат оливье, запивая все это томатным соком из пакета.
Агеева, в отличие от Повзло, почему-то лежала в индивидуальной палате. Она была одета в цветастый халатик, разрисованный неизвестными мне, но, видимо, известными Агеевой животными,
– Ах, Лешенька!- сказала она.- По-моему, я умираю.
– Понос?- спросил я участливо.
– Сердце. Тахикардия, наверное. Дайте вашу руку. Вы должны это почувствовать.
Она взяла мою руку и положила себе на грудь.
– Чувствуете?- спросила она.
– Нет,- ответил я.
– Ну, как же,- сказала Агеева,- это, наверное, халат мешает.- И убрала мешавшую правильной диагностике болезни ткань.
– Чувствую-чувствую,- сказал я, испугавшись, что мое независимое расследование может остановиться, едва начавшись,- ужасная тахикардия. Но вы мне лучше скажите, что вы вчера ели?
– Разве я ем,- ответила Агеева.- В моем возрасте есть нельзя.
Я попытался вспомнить возраст Агеевой - что-то за сорок. Решил, что еще в самый раз, но взял себя в руки - настоящий расследователь, как учит Обнорский, должен помнить, что сначала расследование, а бабы - потом, так сказать, в качестве приза.
– Марина Борисовна, не отвлекайтесь,- попросил я.- Так что вы вчера ели?
– Рагу. Немножко. Два раза. Салатик витаминный. Две оладушки. Пирожок с мясом.
– А кто с вами обедал?
– Да масса народу. За моим столиком - Горностаева, Соболина и Соболин.
За соседним - Повзло с какими-то мужиками. Еще, по-моему, Спозаранник с Гвичией заходили...
В реанимацию к Соболину меня не пустили, хотя и сказали, что его состояние уже не внушает опасений и уже завтра его переведут в общую палату. Я попытался выяснить, чем отравился Соболин,- мышьяк, там, цианистый калий или еще какая гадость? Но мне сказали, что никаких мышьяков или цианидов в Соболине сроду не было. Простое пищевое отравление, ну, в крайнем случае, какой-нибудь органический яд.
– Жалко,- сказал я по-прежнему сопровождавшему меня стажеру Тере,- что это не мышьяк.
– Яа,- сказал стажер.
– Вот если бы это был мышьяк,- продолжил я свои размышления вслух,- мы бы с тобой в два счета доказали, что это было преднамеренное отравление.
Но надо было выяснить, чем же все-таки вчера питался Соболин и почему не отравилась его жена?
Я решил идти напролом и, прижав Аню Соболину к стенке, спросил страстным шепотом:
– Вы что вчера ели?
Соболина не пыталась сопротивляться и ответила тоже шепотом:
– Соболин борщ и жареную печенку.
Я - борщ и салат.
Следующий допрос я учинил Шаховскому:
– У Горностаевой был?
– Был.
– Получилось?
– Не получилось.
– Так ты небось с ней о культуре говорил?
– Не говорил я с ней о культуре - я о ней ничего не знаю.
– Это ты зря, брат. Горностаева, она хоть и рыжая, а о культурных вещах - про Мопассана, например, или про Таню Буланову - поговорить любит. Она после таких разговоров страстная становится - жуть. Уж я-то знаю.