Дело о государственном перевороте

Москвин Игорь Владимирович

Кирпичников ходил по комнатам и смотрел, казалось, отстранённым взглядом, но всё подмечал, время от времени указывал фотографу, откуда снимать трупы.

Врач опоздал, прибыл, когда заканчивали осмотр.

– Здравствуйте, Аркадий Аркадьевич!

– День добрый, Викентий Сергеевич, хотя, – Кирпичников хотел, что—то добавить, но воздержался.

– Служба продолжается или опять на энтузиазме масс? – Врач имел немецкую фамилию Шульц, но никогда себя иностранцем не считал. Его пращуры поселились в России при Петре I, когда тот

только начал возводить деревянные дома во вновь образованном городе, к которому ещё не приклеилось название. За свои пятьдесят лет Викентий Сергеевич повидал многое, но пройдя по комнатам, был ошеломлён и только сумел из себя выдавить, – как же это так.

– Какое время, такие и преступления, – пробурчал кто—то из уголовных агентов, то ли Василий Петров, то ли Спиридон Мишин, Кирпичников не понял.

Врач снял пенсне с худого лица и посмотрел близорукими глазами на начальника уголовного розыска, повторил, – как же так.

– Викентий Сергеич, надо провести все полагающиеся процедуры, хотя, – Аркадий Аркадьевич не выдержал и матерно выругался, такое бывало очень редко, да и то в минуты крайнего раздражения, – и так ясна причина убийства.

– Вы полагаете банда? – Позади стоял самый молодой из уголовных агентов Степан Васнецов, молодой человек лет двадцати пяти, с короткими волосами, которые из—за длины не скрывали торчащие лопоухие уши. Под тонким носом виднелась тонкая полоска редких соломенных усов.

– Наверняка.

– Не смог бы один человек следить за всеми.

– Почему не мог? Собрал в одной комнате и под дулом пистолета, – начал, было, Васнецов, но его перебил Мишин.

– А потом приказал сидеть смирно и водил в соседнюю всех женщин и… маленьких девочек. Так?

Степан только засопел, но ничего не ответил.

Кирпичников отметил, что водили по очереди на насилие и убой. Отпечатков было много, но после того, как часть архива при нападении в марте подверглась варварскому истреблению. Пожар сумели погасить, но множество дел, отпечатков, фотографий оказались уничтожены. Оставалось надеяться, что кто—то, что—то видел.

– Вы заканчивайте здесь, я пройдусь по соседям.

– Аркадий Аркадьевич, – подошёл врач, – может это поможет в дальнейшем, но одна из женщин, видимо, жена хозяина, сопротивлялась и скорее всего, расцарапала лицо насильника. Добавить более ничего не могу, удары нанесены, я бы сказал, профессиональной рукой.

– Понял.

Участковый комиссар, так и продолжавший стоять на лестничной клетке, на вопрос просто указал на соседнюю дверь, на которой висела натёртая до блеска табличка: «Александр Романович Родионов, профессор».

Кирпичников позвонил. Дверь приоткрылась, и сквозь щель Аркадий Аркадьевич увидел миловидное испуганное лицо совсем молоденькой девушки.

– Аркадий Аркадьевич Кирпичников, начальник уголовного розыска, – сразу же представился, – хотел поговорить с Александром Романовичем.

Девушка не сказала ни слова, но дверь

прикрыла.

Спустя несколько минут щёлкнул замок.

– Господин Родионов ждёт вас, – произнесла без тени улыбки сухим трескучим голосом, так не вязавшимся с миловидным обликом смущающейся девушки.

– Благодарю.

Профессор в надетом наспех пиджаке стоял посредине кабинета. С интересом посмотрел на начальника уголовного розыска, немного удивился, словно ожидал увидеть гиганта с покатыми плечами и лицом, напоминающим Квазимодо.

Кирпичников поздоровался и представился.

– Александр Романович Родионов, профессор Петроградского Университета, – сказал в ответ хозяин.

– Разрешите…

– Просто Александр Романович, – под густыми усами угадывалась улыбка и густая борода лопатой коснулась груди.

– Александр Романыч, я не буду ходить вокруг да около, вы, видимо, слышали, что ваши соседи … покинули сей бренный мир, вернее, им помогли. Мне, как представителю закона, надо найти мерзавцев, которые не пощадили даже детей. Может быть, сегодня ночью шумели за стеной, раздавались крики? Или тому подобное?

– Аркадий Аркадьевич? – Профессор вопросительно посмотрел на Кирпичникова.

– Именно так.

– Аркадий Аркадьевич, я рад бы вам помочь, но увы, к сожалению для вас, у нас толстые стены, поэтому ни крики, ни выстрелы слышны не были. Единственное могу добавить, около часу или чуть позже, я сидел в кабинете и работал над книгой, на площадке раздался громкий стук. Когда я подошёл к двери, то за ней была тишина.

– Значит, вы ничего не видели.

– Увы, – развёл руки в стороны.

– Кто—нибудь из прислуги?

– Сейчас слишком дорого стало держать прислугу, поэтому у нас одна кухарка, но её комната находится в противоположенной стороне, я не думаю, чтобы она могла что—то слышать. Хотя… я могу её пригласить.

– Не сочтите за труд. Да, – Кирпичников остановил профессора, – почему вы вызвали по… милицейского комиссара.

– Аркадий Аркадьевич, я до сих пор зачитываюсь Конан—Дойлем и записками господина Путилина, поэтому открытая дверь и в ответ зловещая тишина, как пишут в тех рассказах, настраивают на трагический лад.

– Благодарю.

– Что вы можете сказать о Парамонове? – Обернулся Кирпичников у двери.

– Простите? – Видимо, профессор не понял вопроса.

– Что вы можете о нём сказать, как о человеке?

– Ничего, – скривил в недоумении губы Родионов.

– Но он же ваш сосед?

– Мы не общались, при встрече раскланивались, не более. Слышал, что он владелец то ли десяти, то ли пятнадцати магазинов, нескольких заводов, вот каких, извините, не знаю. Говорили, что очень богат, но притом скуп, как диккеновский Скрудж. Вы меня понимаете? – Профессор смотрел ясными глазами, наивно полагая, что сыскные агенты, кроме уголовников ни с кем не общаются, а уж книги для них – это непостижимая роскошь.